А пока, всякий раз, когда Симона возвращалась в Мэн, она жила у Сиси.
Несмотря на артистические темпераменты, они легко уживались. У каждой была своя работа и свои привычки, и порой они целыми днями могли не видеть друг друга. Или часами болтали в патио, катались на велосипедах по деревне, гуляли по узкой песчаной полосе у воды, просто сидели на прибрежной скале в уютном молчании.
После возвращения Симоны они часами просматривали ее фотографии и зарисовки. Сиси позаимствовала пару фотографий – уличную ярмарку в Санта-Фе, снимок холмов в Каньон-де-Шелли, чтобы использовать в работе.
Когда приезжал в гости Уорд, Сиси уходила к себе, чтобы зажечь свечи, благовония и медитировать, довольная, что отец и дочь пытаются помириться.
В течение десяти дней, пока летние толпы бродили по острову, они жили счастливо в своем мирке, со своим искусством, океаном и коктейлями на закате.
Затем пришла буря.
Натали влетела в дом, как фурия. Сиси, которая пила первую за день чашку кофе (она все еще предпочитала видеть восход солнца перед сном, а не после пробуждения), растерянно поморгала.
– Привет, детка. Тебя ужалили?
– Где она?
– Я бы предложила тебе кофе, но ты, кажется, и без него слишком возбуждена. Почему бы не сесть и не отдышаться, моя милая?
– Я не хочу садиться. Симона! Черт побери! – закричала в ярости Натали, взвихрив вокруг себя негативную энергию, которую Сиси придется потом изгонять белым шалфеем. – Она наверху?
– Понятия не имею, – спокойно ответила Сиси. – Я только что проснулась. И хотя я за свободу самовыражения, я бы попросила тебя говорить со мной другим тоном.
– Меня это достало, достало! Она может делать, что захочет и когда захочет, и ты все одобряешь. Я работаю не покладая рук, я заканчиваю колледж в пяти процентах лучших студентов – пять процентов лучших! – а вы двое даже не появляетесь!
Изумленная, Сиси опустила чашку с кофе.
– Ты сбрендила? Мы обе были там при полном параде, юная леди. И поверить не могу, что ты разозлила меня настолько, что я сказала «юная леди». Как моя мать! Симона неделями работала над подарком для тебя, и…
– Симона, Симона, вечно Симона!..
– Возьми себя в руки, Натали.
– Что случилось? – Симона вошла в комнату. – Я услышала твои крики аж из своей студии.
– Твоей студии! Твоей, ты, ты!.. – Натали развернулась и толкнула Симону.
– Стоп! – приказала Сиси. – В моем доме никакого насилия! Кричи, ругайся, но рукоприкладства я не допущу. Не переступай черту.
– Какого черта, Натали? – Симона положила руку на плечо Сиси.
– Посмотрите на себя! Всегда вы двое. – Красная от ярости, с пылающими синими глазами, Натали указала на них пальцем. – Меня это достало. Несправедливо, что ты любишь ее больше, чем меня.
– Во-первых, в любви нет никакой справедливости. Во-вторых, я люблю тебя точно так же сильно, как ее, даже когда ты орешь, как безумная. Вообще-то я люблю тебя еще больше, когда ты такая. Интересная смена ритма.
– Прекрати. – Из глаз Натали хлынули слезы злости. – Она всегда была твоей любимицей.
– Если у тебя есть претензии, приведи конкретный пример, потому что я не помню, чтобы я когда-нибудь тобой пренебрегала.
– Для меня ты чердак не перестраивала.
– А ты этого хотела?
– Не важно!
– Очень даже важно. Я не возила Симону в Вашингтон после окончания школы и не устраивала для нее экскурсии в Конгресс, потому что она этого не хотела. Этого хотела ты, и я с радостью согласилась.
– Я даже не могу сюда приходить, потому что она здесь живет.
– Ну, это твой выбор. Между прочим, сейчас ты здесь. И еще кое-что, прежде чем я начну пить после кофе «Кровавую Мэри». Симона может и будет жить здесь сколько захочет. Не тебе решать, кто живет в моем доме.
Сиси подошла к холодильнику.
– Кому-нибудь еще смешать «Кровавую Мэри»?
– Вообще-то… – начала Симона.
– Вот-вот. – Натали усмехнулась. – Все, как мама говорит. Две горошины из одного стручка.
– И что? – Симона всплеснула руками. – Да, у нас есть общее. У вас с мамой тоже есть общее. И что?
– Ты совсем не уважаешь мою мать.
– Нашу мать, Нат. И, конечно же, я ее уважаю.
– Вранье. Ты почти не общаешься с ней. Даже не потрудилась навестить ее в День матери.
– Ради бога, я ведь была в Нью-Мексико. Я звонила ей и прислала цветы.
– Считаешь, этого достаточно? Заказать цветы в Интернете?
Симона опустила голову.
– Скажи это маме и папе, – именно так они поступали по случаю всех моих выставок.
– Не пытайся сваливать на них вину! Тебе плевать на нее и на всех нас, в чем бы ты там ни убедила папу. Из-за тебя они поругались. Из-за тебя в день нашей помолвки мы с Гарри ужасно поссорились.
– Иисусе. Не жалей водки, – сказала Симона бабушке.
– Не буду, не волнуйся.
– Вы двое! – крикнула Натали. – Сидите такие самодовольные здесь, в вашей альтернативной реальности. Ну а я живу в реальном мире. В мире, в который ты ворвалась незваным гостем, одетая черт знает как, и сумела изобразить жертву перед Гарри и папой.
– Я ничего не изображала. Если бы ты не солгала им обоим о том, что звонила мне, наверное, и проблем бы не было.
– Я не хотела тебя там видеть!
Симона это знала, но все равно ей стало больно.
– Ясно. Ну и попросила бы меня прямо.
– Ты злобнвя эгоистка и не думаешь ни о ком, кроме себя.
– Может, я и эгоистка по твоим меркам, но я не испытываю злобы. И если бы я ни о ком не думала, я не заехала бы к маме с папой, что в итоге поставило нас обеих в неловкое положение. А ты – мелкая врунья и трусиха и в своем «реальном мире» не желаешь за это отвечать. Иди к черту, Натали. Я не собираюсь быть боксерской грушей для тебя или мамы.
Сердце колотилось, руки дрожали, но Симона взяла стакан, который Сиси поставила на стойку перед ней, и насмешливо отсалютовала им сестре.
– Наслаждайся своей версией реальности, Нат. И оставь меня в моей.
Слезы в глазах Натали, казалось, закипели от ярости.
– Ты мне противна! Знаешь, ты кто?
– Догадываюсь.
– Ну все, девочки, – вмешалась Сиси. – Хватит.
– Конечно! Ты всегда на ее стороне!
Сиси заставила себя говорить спокойно и ясно.
– Я сейчас очень старалась не принимать ничью сторону, но ты меня вынуждаешь, Натали. Ты выпустила пар, так что…
