Коротко разогнавшись до полного хода между Мысхако и Утришом, командир замерил скорость. Получилось 39 узлов. «Не так и плохо», – подумал он и перевел рукояти телеграфа на экономический: 28. Все машины работали на среднем. Через два часа, на траверзе Панагии, убавились до малого. Впереди опять мины, и уже не только свои! У мыса Тузла перешли на самый малый и вошли в секретный фарватер для кораблей с малой осадкой. Темень! Маяки не работают. Два краснофлотца на баке впередсмотрящими. Впереди низенькая коса Чушка и маленький круглый песчаный остров. Радара, само собой, нет. Боцман уцепился взглядом за что-то на крымском берегу и поднял вверх большой палец. Командир нажал тангенту и спросил у него:
– Что?
– Вижу Еникале, и снежок на Чушке, нормально идем!
И тут же сглазил! На противоположном берегу мелькнула вспышка. Лейтенант вздрогнул и двинул телеграф вперед до самого полного. На Балтике у него был богатый опыт уклонения от артогня, и что это за вспышка, он хорошо знал. Он отодвинул боцмана от штурвала и сам повел катер на прорыв вдоль косы, держась в паре кабельтовых от нее. Затем резко сбросил ход, чтобы исчезли усы. За счет набранной скорости увеличил дистанцию на кабельтов. Немецкие снаряды разорвались четко на линии курса, которым они должны были пройти. Наблюдатели потеряли катер, несколько минут вели беспокоящий огонь, затем его задробили. Лейтенант прибавил хода за Ахилеонским причалом. Боцман вновь встал на руль. Пройдя узкость и отвернув мористее, лейтенант глянул на часы и увеличил ход до полного.
Они опаздывали. Полный ход спас катер, четко на кильватерной струе взорвалась мина. Лейтенант втянул голову поглубже и весь напрягся: минная постановка была вражеской. Пошли коротким зигзагом, так как не летают самолеты и не ходят катера-постановщики. Но больше взрывов не было. Проскочили! Ни лейтенант, ни боцман еще не знали, что через два часа они будут вновь в этом же месте прорываться в обратную сторону. В Новороссийске им передали только половину приказа: прибыть в Темрюк. Наконец – Глухой канал, «стоп!», «малый назад», «машины враздрай», «стоп», «обе назад». «Стоп! Подать швартовы!»
От его доклада, что был взрыв по корме, просто отмахнулись.
– Постановок не было, а мины периодически бросают. Ходом проскакивайте.
Пока бункеровались, на борт поднялись разведчики. Короткая постановка задачи. «Отдать концы! Самый малый назад!» Левую машину толкнули вперед. «Стоп!» И самый малый второй, средней, машиной. Идем на выход из канала. В ходовой рубке стоит капитан-лейтенант Бархоткин, начальник разведки флотилии. Предстоял 180-мильный путь туда и обратно. Темного времени суток на это не хватит, так что придется покрутить штурвал и пытаться одним пулеметом отбиваться от «мессеров». Так что полный вперед, десантников укрыли от ветра и брызг в каютах на баке и за надстройкой между торпедами. Подход к берегу осуществляли по совету главного боцмана восточнее мыса Зюк. Он – местный, из Русской Мамы. Там еще была и Татарская. Здесь есть проход в плавнях. Высадка прошла чисто. Отошли в море, обогнули мыс, сунулись ко второму месту. Там ничего не получилось. Еще на подходе с берега забил пулемет, который удачно подавили, но берег начал огрызаться огнем, и Бархоткин дал команду отходить. Светать начало еще до подхода к траверзу пролива. «Мессершмитты» появились в 08.10. И началось! Ничего, кроме маневра и дыма, лейтенант предложить не мог. Тридцать минут его гоняла пара «мессов», пока, наконец, не появилась четверка ЛаГГов и немцы не переключились на нее. Один убитый, трое раненых, двое из них из экипажа. Докладывать пришлось Горшкову, и тут я не выдержал, ведь зарекался помогать этому человеку. В общем, я нарисовал схему вооружения второй серии, где у катера было четыре ДШК и автоматическая 20-мм пушка «Эрликон». Да, лейтенант – боялся, и у него по спине пот тек просто ручьем. Но управление он не бросил, маневрировал с умом и расчетливо. Ранения моряки получили осколочные, у авиационных снарядов очень чувствительные взрыватели. Прямых попаданий не было, он от них увернулся. А за его спиной – две торпеды, 800 килограммов взрывчатки. И сто килограммов морской смеси в четырех глубинных бомбах. Поневоле вспотеешь!
Модернизировать катер разрешили. Он был один «дальний» на всю флотилию, и Бархоткин имел на него виды. Всем двигателям сделали выхлоп в воду, полностью заглушили отверстия на борту для этого. «Яму» баковой точки сняли с «битого» Г-5, который восстановлению не подлежал. Прорезали палубу на баке, вставили «гнездо» туда и загерметизировали. Кольцо турели закрепили прямо на палубе, выровняв её по плоскости и усилив дополнительно это место изнутри под подволоком кают. Тумбу с орудием установили за рубкой. Да, в каюте командира и в матросском кубрике появилось препятствие, о которое иногда бились головой, но это – меньшее из зол. Пушку привезли разведчики откуда-то из-под Ростова. Чтобы не увеличивать экипаж, двух человек сняли с машинной команды, установив что-то вроде ДУ (дистанционного управления) на все три машины, вместо телеграфа. Цепи и звездочки от велосипеда лейтенант купил в станице на рынке. Уложились в три дня, выскочили на ходовые, убедились, что шума на ходу стало меньше, что нигде не подтекает, почти. Баковая огневая точка в свежую погоду довольно быстро набирала в себя воду, а отводить ее было некуда. Вначале комендора перед вахтой одевали в костюм химической защиты, а потом провели туда кабель и установили погружной насос. Этот боевой пост в экипаже не любили, он служил местом ссылки для нерадивых, поначалу. Затем в экипаже появился бывший гребец на байдарках старший краснофлотец Иван Беликов, он из прорезиненной ткани соорудил фартук для комендора, как на байдарке, и прочно закрепился в качестве командира баковой огневой точки. С «мессерами» схватились еще раз уже на следующем выходе. В этот раз возвращались от Чокрака (Стрелкового), а это 268 миль в обе стороны или семь часов полного хода. А конец декабря, и лед встречается, полным не попрешь, да еще зигзаги выписывать приходится, продвигаясь между полями сбитого, липкого, мягкого соленого льда. Впервые в истории Азовской флотилии мы подбили «мессер». Он задымил и отвалил в сторону. Высота у него была маленькая, набрать он ее не сумел и отвернул к Тамани. Но нам его не засчитали. По нему пару раз отстрелялась залпами какая-то рота, убила летчика, и он упал. Второй самолет в отместку положил кучу пехотинцев. Самолет записали на 51-ю армию.
Затем началась высадка и, практически одновременно, ледостав в южной части Азовского моря. Через три дня всем было приказано передислоцироваться из Темрюка в Геленджик. Выходили оттуда под проводкой буксира. «Сто двадцать третий», дюралюминиевый катер звена, пройти каналом не смог. Его подняли и погрузили на платформу. Несколько кораблей повредили винты. Но в конечном итоге звено собралось в порту назначения. Обеспечивали проход караванов с войсками и припасами в Керчь и Феодосию. Приняли участие в высадке в Судаке. Там получили повреждения от обстрела с берега и встали на ремонт в Новороссийске, до которого дошли с большим трудом.
Я, грешным делом, в то время начал считать, что «Абдулла», то есть Гуру, направил меня сюда в целях того, чтобы я занялся фьючерсами в том времени, где существовал Василий. Правда, играть на понижение я не люблю, а «быковать» было не на чем. Оказалось, что это не другая «реальность», просто те изменения, которые произошли на Ленфронте, большого влияния на остальные места пока не оказали. Убедил меня в этом танк КВ-3, который я совершенно неожиданно увидел в Темрюке. Целая рота этих красавцев стояла на дороге, собираясь на переправу, которую намораживали в Керченском проливе. То есть в этом мире, который я считал отдельным, эти танки выпускались. Подойти и расспросить танкистов не удалось, мы просто проезжали мимо в кузове полуторки. В ее кабине сидел прямой начальник моего лейтенанта, так что остановиться возможности не было. Когда возвращались назад, танковой роты уже не было. Их следы вели к станции Кавказ. Но башни у танков были сварными, а не коваными, как в роте Василия.
