Введение
В сердце России, на площади против Боровицких ворот Кремля, стоит памятник, один из самых высоких в Москве. Человек в средневековых одеждах держит в одной руке крест, в другой – меч. Верхушка креста возносится на 18 метров от земли. Это князь, известный русским в наши дни под именем Владимира. В летописи же его зовут по-разному: Володимеръ, Володимиръ или Володимѣръ. С 980 по 1015 год он правил древним Киевом, где по-украински это имя звучит как Володымыр. Там он изменил ход истории: принял крещение вместе с подданными, жителями средневекового государства, известного историкам как Киевская Русь и охватывавшего огромную территорию от Карпатских гор до Онежского озера.
Размером и местоположением у Кремля памятник затмевает конную статую Юрия Долгорукого, которого считают основателем российской столицы. Как полагают многие москвичи, соорудили его ради того, чтобы увековечить правление тезки Владимира Великого – президента Путина. Исход наскоро проведенного конкурса определила комиссия, которую возглавил не кто иной, как архимандрит Тихон (по слухам – духовник Путина). Сверх того, Боровицкая площадь расположена в регулируемой ЮНЕСКО охранной зоне, поэтому установка памятника требовала особого разрешения Московской городской думы. Едва ли его дали без ведома верховной власти.
Тем не менее воображаемая либо подлинная параллель между двумя Владимирами могла служить лишь одной из причин возведения у стен Кремля столь незаурядного монумента. В первую очередь он символизирует права Москвы на наследие древнего Киева и показывает значение Украины для исторической идентичности современной России. В противном случае зачем бы было увековечивать – да еще в таком престижном месте – киевского князя, который восседал на престоле в столице юго-западного соседа? Время и обстоятельства постройки еще сильнее подчеркивают роль Украины при оценке русскими самих себя в прошлом и настоящем. Закладной камень на месте будущего постамента разместили через полтора года после аннексии Крыма, в ходе русско-украинской войны. Привезли этот камень из византийского Херсонеса, места крещения Владимира в 988 году.
Официально открыл памятник 4 ноября 2016 года – в День народного единства – лично Владимир Путин. Приняли участие в церемонии Дмитрий Медведев, патриарх Кирилл и Наталья Солженицына, вдова выдающегося писателя Александра Солженицына. Президент воздал князю хвалу в следующих выражениях: “Собиратель и защитник русских земель, дальновидный политик, созидавший основы сильного, единого, централизованного государства, объединившего в результате в одну огромную семью равные между собой народы, языки, культуры и религии”. Путин подчеркнул, что выбор христианства “стал общим духовным истоком для народов России, Белоруссии, Украины, заложил нравственные, ценностные основы, которые определяют нашу жизнь и поныне”1.
Что бы ни утверждали в учебниках, ни провозглашали на открытии памятников, Россия по европейским меркам сравнительно молода. Ее история как самостоятельного государства начинается пять с половиной веков назад – в 70-е годы XV века, когда Иван Васильевич (великий князь Московский, первый назвавший себя царем) решился сбросить власть ордынских ханов, известную в традиционной историографии как монголо-татарское иго. На кону стояла не только независимость Владимиро-Суздальской земли – за небольшим исключением она уже была в руках Ивана, – но и владычество над Русью в целом. Прежде всего Новгородской землей, независимость которой от Московского великого княжества татарские ханы стремились сохранить. Тогда-то киевские истоки московской династии и православной церкви и поспособствовали формированию могучего мифа, отделившего Московию от ее недавнего монгольского прошлого и вырастившего представление о самой себе как наследнице Киева и Византии.
С тех пор Россия множество раз вступала в войны на соседних восточнославянских землях, и борьбу объясняла и оправдывала убежденностью в том, что она является политической, религиозной и культурной восприемницей древней Киевской Руси. Даже расширение советской территории во время Второй мировой войны нередко оправдывали памятью о деяниях древнерусских князей. Несмотря на долгую историю имперской экспансии, “собирание русских земель”, начатое Иваном III, удалось осуществить лишь на короткий промежуток с 1945 до 1991 года – менее чем на полвека. В эпоху холодной войны, своего максимального могущества, Россия сумела распространить свою власть на самые западные земли, ранее входившие в Древнерусское государство: украинские Галицию, Буковину, Закарпатье.
Обоснование прав российской элиты на киевскую родословную в Новое время развивалось от династической и религиозной идей к этнонациональной концепции. На протяжении XVIII и XIX веков Российская империя усвоила понятие национальности и создала определенную модель русского самосознания, которая включала современных русских, украинцев и белорусов, а с ними и элиты неславянского происхождения, которые проходили процесс политической и культурной русификации. Революция 1917 года начала было развязывать узел “общерусской” идентичности – русских, украинцев и белорусов признали тремя отдельными этносами. Тем не менее советский проект, который начался с утверждения различий между тремя основными народами, после войны вернулся к модели восточнославянского единства. Русский язык использовался на всей территории СССР, поощрялась культурная русификация нерусских народностей, и тем невольно готовилась почва для возрождения “общерусского” самосознания имперского образца уже после распада СССР. В наши дни Россия ищет новую национальную идентичность, и вопрос, способна ли она освободиться от имперских моделей идентичности, стоит, как никогда, остро.
Современная Россия пытается разобраться с расхождением между политической картой Российской Федерации и ментальными картами русской культуры и русского самосознания. Иными словами, в ее случае крайне тяжело соблюсти одно из главных требований современного национализма, который, согласно определению Эрнеста Геллнера, является “политическим принципом, суть которого состоит в том, что политическая и национальная единицы должны совпадать”2. Совпадают ли теперешние границы России с землями, населенными русской нацией? Ответ зависит от того, как именно политические лидеры, интеллектуалы, медиа и население в целом представляют свою нацию. Проблема русской идентичности и ее географических рубежей представляет далеко не только академический интерес. От тех или иных взглядов на нее зависят вопросы войны и мира на востоке Европы – и будут зависеть еще очень долго.
Проблему России с этническим, политическим и культурным размежеванием после распада Советского Союза нельзя назвать уникальной. В прошлом веке с тем же сталкивались и другие империи, вынужденные разлучиться со своими владениями физически и психологически. Огромная держава Габсбургов рухнула в конце Первой мировой войны, ужавшись до Австрии и Венгрии – и оставив за их пределами многочисленные общины немцев и венгров. Распалась Османская империя – еще громаднее, – и вне территории новой Турции, под властью тех, кто не исповедовал ислам и не говорил по-турецки, оказались турки и другие мусульмане. Наконец, после Второй мировой войны начался длительный демонтаж Британской и Французской империй. Метрополии крайне неохотно отпускали колонии – но рано или поздно местные элиты брали власть в свои руки, а многочисленные потомки британских и французских колониальных чиновников и поселенцев уезжали на родину предков.
