– Я видела, – сказала я глухо.
Тимур снова обернулся. И в его глазах сверкнуло что-то незнакомое и злое. И тогда я подумала, что он наверняка подумал, будто я так убиваюсь из-за Антона… Конечно, доля правды в этом была (кому приятно, когда твои мечты летят к чертовой бабушке), но дело ведь было не только в нем. Макеев стал еще более колючим, и я решила, что он все-таки ревнует. И точно не нравится ему никакая Сабирзянова… И Катька не нравится. Он не обманывал и не шутил – ему нравлюсь только я. И от этой мысли я широко улыбнулась.
Смена моего настроения наверняка испугала Макеева. Все то время, пока он возился с ключами, Тимур не сводил с меня слегка недоуменного взгляда. Я и сама себя боялась. Меня кидало из стороны в сторону… Как при биполярном расстройстве. Я даже решила, что за один день сошла с ума.
Наконец замки поддались Макееву. Он распахнул дверь, и мы прошли в темную квартиру. Тимур включил бра на стене. При тусклом свете все в квартире казалось таинственным. Я встала напротив зеркала в полный рост и с ужасом осмотрела себя. Мокрая, жалкая, с распухшим от рыданий носом и грязевыми каплями на лице. Каштановые волосы как жесткая проволока, торчали из-под отяжелевшей шапки, которая сползла на лоб. Да уж, красавица… Ничего не скажешь! Макеев, который сейчас стоял за моей спиной и тоже смотрел на меня в отражении, по сравнению со мной был моделью с обложки модного каталога. Я вздохнула и произнесла:
– Ну я и чучело.
– Да, похоже, сегодня не лучший твой день, – наконец улыбнулся Тимур. Теперь я не смотрела на себя. Только на его отражение. В полутьме глаза Макеева казались еще чернее, а черты лица – как никогда притягательными. Тимур осторожно снял с меня влажную шапку, и мои волосы рассыпались по плечам. Мы стояли молча и пялились друг на друга в отражении с самым серьезным видом.
Тогда я не удержалась и показала Макееву язык. Он расслабленно рассмеялся и кивнул в сторону ванной.
– Можешь принять душ. Я тебе дам чистые вещи. А потом приходи на кухню, пока чай заварю.
Мы сняли верхнюю одежду. Тимур принес мне свои треники, которые приятно пахли стиральным порошком. Я зашла в ванную и снова уставилась в зеркало. При ярком освещении мой вид показался мне еще хуже. Надо же, какой кошмар… А я еще считала, что Алина после всех своих страданий неважно выглядит.
Я сняла грязные мокрые джинсы и стыдливо убрала их в угол. Нужно попросить у Тимура пакет. Ванная казалась стерильно чистой, и я совсем не вписывалась в интерьер. Принимая душ, не могла отделаться от мысли, что моюсь у собственного географа. А он даже не в курсе… М-да. Я вспомнила, как мы с близнецами дулись на Яну из-за того, что она скрывает подробности своего романа. Знали бы девчонки, у кого я торчу в гостях, упали бы в обморок.
Приняв душ и переодевшись в штаны Макеева, я снова критически осмотрела себя в зеркале. Конечно, треники были на несколько размеров больше. Тогда я подвязала их на талии.
Когда осторожно вышла из ванной, на кухне как раз посвистывал чайник. На столе стояли пирожные в виде корзиночек с милыми желтыми цыплятами и розочками. Сто лет таких не видела. В последний раз ела их в далеком детстве.
– Присаживайся, – кивнул Тимур.
Я смущенно уселась на край табуретки.
– Я твои ботинки на батарею поставил. И куртку почистил. А джинсы и шапку сейчас в стирку загружу.
– Ой, ты чего… Не нужно, – еще больше смутилась я. – Я домой унесу и сама постираю.
– Фигня, быстро с сушкой высушится. Не парься.
Тимур сказал это так легко, что париться действительно немного перехотелось. Хотя смущение никак не проходило.
– Милые пирожные, – сказала я, кивнув на «корзиночки».
– Ага. Это я за ними в магаз гонял, – ответил Тимур.
Почему-то меня это умилило, поэтому я рассмеялась. А Макеев, наоборот, стушевался.
– Ну, вкусные же, – проворчал он.
Мы пили чай, слушая, как свирепствует ветер за окном. Смущение постепенно уходило. На смену ему пришло уже позабытое чувство уюта. Дома царила такая нервная и напряженная атмосфера, что я уже отвыкла от простых радостей.
– Давно они встречаются? – все-таки не сдержалась и спросила я.
Макеев тут же помрачнел:
– Понятия не имею. Я за похождениями Антона не слежу.
– А у него много похождений?
– Зуева, если ты пришла сюда вынюхивать подробности личной жизни Антона Владимировича, то немного не по адресу. Я не буду с тобой об этом на кухне сплетничать, как бабка.
– Вообще-то я не для этого я пришла, – стушевалась я. – Я просто мимо проходила.
Прозвучало это не слишком правдоподобно. Просто так получилось. А зачем я сюда пришла? Кого хотела здесь увидеть? Антона Владимировича?.. Или все-таки Тимура?
– Ну-ну, – усмехнулся Тимур. – Ты уже за ним шпионить начала?
Я покачала головой:
– Нет, конечно. Говорю ж тебе: случайно. Мне вообще на него все равно.
Тимур мне не особо верил. Пил чай и молчал.
А я, доев пирожное, сделала большой глоток горячего чая, обожгла язык, поспешно поставила кружку на стол и всхлипнула.
Тимур из обиженного тут же сделался озадаченным. С тревогой в голосе спросил:
– Наташа, с тобой все в порядке? Это из-за него?
– Нет, Тимур, все плохо, – сказала я. И как только произнесла это, меня тут же захлестнуло прежними эмоциями.
Отодвинув пустую чашку в сторону, я прильнула к Тимуру и снова зарыдала. Макеев осторожно погладил меня по плечу, но ни о чем не спрашивал. Ждал, когда я сама начну говорить.
– Алина… – шмыгнула носом я, когда слез стало немного меньше. – Алина меня ненавидит. Она почему-то винит меня в том, что они с Эдиком расстались… Из-за того, что он меня поцеловал.
– Эдик тебя поцеловал?
Я, закусив губу, закивала.
– Я этого не хотела, – сказала я сквозь слезы. – Он сам. И это было после того, как они расстались. Он изменял моей сестре. Не со мной, конечно. С другой. Или с другими. Света так сказала… Ты помнишь Свету? Которая с Катькой была, в леопардовой юбке.
Рассказ мой получался сбивчивым и странным, но Тимур все равно меня слушал. При этом не переставал хмуриться.
Я думала, мне станет легче, если я выговорюсь, но по мере моего рассказа стало казаться, что все, наоборот, нагромождается как снежный ком. Все тяжелее и тяжелее мне становилось. В какой-то момент даже показалось, что я вот-вот покачусь кубарем в эту снежную пропасть и переломаю себя всю.
– За что мне это? – немного высокопарно произнесла я в конце своего монолога.
– Все в порядке, – сказал Тимур невозмутимо. – Просто ты взрослеешь.
– Взрослеть больно, если честно, – призналась я.
