— Откуда ты знаешь? — Клер посмотрела на него исподлобья.
— Просто видел тебя.
— Ты тоже был там? Зачем?
Но Рен предпочел сменить тему:
— Так что насчет награды?
Клер замялась, потом швырнула метлу в угол и преувеличенно долго стряхивала невидимый сор с ладоней.
— Что ты хочешь? — спросила она, наконец, глядя подозрительно.
— Чтобы ты меня покормила, — коротко сказал Рен. — Ведь в бушон приходят, чтобы поесть машон.
Настоящее имя
Вот так заявление!
Клер потеряла дар речи, а потом покраснела от негодования:
— Ты издеваешься надо мной?! Ты пришел в бушон из своего шикарного ресторана, чтобы попробовать стряпни женщины-повара?!
— Да, — ответил Рен. — И если ты не хочешь кормить меня в знак благодарности, то скажи, сколько заплатить — я заплачу, — он достал из кармана горсть монет.
— Столичные типы вроде тебя всегда сорят деньгами, — сказала Клэр с неприязнью. — Деньги даются вам легко, и вы не знаете им цену, поэтому разбрасываетесь направо и налево.
— Но ты ведь не откажешь мне? — он улыбнулся, и синева глаз вдруг потеплела, а вместе с ней потеплело и на сердце Клер. — Несмотря ни на что, я пришел с миром. И не строил против тебя козни, хотя ты и обвинила меня во всех грехах.
— Надеешься, я тебе поверю?
— Очень надеюсь, — сказал он серьезно.
В бушоне повисла напряженная тишина.
— Хорошо, — сказала Клер после долгого молчания, усердно хмурясь при этом, чтобы Рен Рейв не подумал, что она сдалась слишком быстро. — В бушон приходят, чтобы поесть, и если ты платишь — я не могу тебя выгнать. Чем тебя покормить? — она ополоснула руки под рукомойником и повязала фартук.
— На твой вкус, — сказал Рен. — Я так голоден, что съем все.
— Голоден? — фыркнула Клер. — В «Пище богов» перестали сносно кормить?
— Можно я посмотрю, как ты готовишь?
Клер насторожилась:
— Хочешь вызнать какой-то секретный рецепт?
— Просто пожарь яичницу с ветчиной, если боишься, — усмехнулся Рен.
— Яичницу!.. — девушка вдруг прыснула. — Пусть тебе готовит яичницу мадемуазель Форсетти, а Клер Лефер готовит блюда только по семейным рецептам.
Они прошли в кухню, и Клер вытащила из-под стола маленькую переносную жаровню.
— Обычно я пеку на ней вафли, — объяснила она, закладывая лучинки и поленья. — Ты не такой уж важный гость, чтобы я ради тебя заново топила печь.
— Ну, это само собой, — согласился Рен.
Он прислонился плечом к косяку двери и наблюдал, как Клер достает сковороду, ставит ее на огонь и смазывает маслом. Потом девушка принялась рубить ингредиенты — сельдерей, морковь, лук, чеснок, зелень. Клер поглядывала в сторону Рена, ожидая насмешку, но он смотрел очень внимательно и даже… мечтательно.
Мечтательно? Может, ей показалось?
— У тебя отличная техника, — похвалил он. — Никогда бы не поверил, что повар из провинции управляется с ножом с такой ловкостью. В этом видна хорошая столичная школа.
— Дедушка некоторое время жил в столице, — сказала Клер, стараясь не показать, как взволновала ее похвала. — А тебе уже давно надо избавиться от снобизма.
— Подумаю над этим, — пообещал он шутливо.
— И все же не понимаю, — сказала она, доставая кусочек замаринованного на завтра мяса, — зачем тебе приходить сюда? К твоим услугам — лучшие повара, да и сам ты готовишь… — она смутилась, — потрясающе. Да, что уж тут лукавить. Потрясающе.
— На самом деле, причина веская, — сказал Рен. — С некоторых пор я не могу есть. Не могу есть — только пробовать.
— Боже, какие мы нежные! — засмеялась Клер, доставая меленку для перца.
Она засмеялась, чтобы скрыть неловкость, которая возникла после слов Рена. Что за глупости он говорит?
— И что с тобой случилось, столичный господин, если ты не можешь есть? Увидел тухлую рыбу?
— Два года назад умерла моя мать. После этого любая еда кажется мне пресной.
— О! — Клер покраснела и с особым усердием принялась толочь чеснок. — Прости, я не должна была смеяться, я не знала. Конечно, смерть родителей — это страшный удар. Я была совсем маленькая, когда мои родители умерли, поэтому почти их не помню, но когда умер дедушка — мне казалось, что мир рухнул. И только бушон удержал меня на плаву. Так что я прекрасно тебя понимаю, Рен Рейв.
— Зови меня Ренье, — сказал он.
— Что за новости? — Клер обжарила лук и чеснок, посолила и приправила специями.
— Мое настоящее имя — Ренье Равель. А Рен Рейв — это псевдоним на заграничный манер.
— Постой-постой, — Клер погрозила ему деревянной ложкой, которой перемешивала лук. — Разве ты не из Тоффурдшира?
— Нет. На самом деле, я родился в Вьенне, и до четырнадцати лет жил здесь с матерью. У нас был дом возле каштановой рощи, у озера. Там, где ты собирала ягоды. Но сейчас дома нет. Когда мы съехали — все растащили по камням.
— Ты из Вьенна? — изумилась Клэр. — Вот уж никогда бы не подумала… но почему?.. — она осеклась и замолчала.
— Почему — Рен Рейв? — угадал ее гость. — Потому что все заграничное лучше продается. Маркетинговый ход, только и всего.
— Боже, сколько откровений за один вечер, — покачала головой Клэр. — А теперь помолчи, Ренье. Я буду петь.
Она выложила на шипящую сковороду мясо, добавила вино и начала петь:
— Пишу я сонет,
Друг мой Пьеро!
Дай мне на вечер
Свое перо!
— Друг мой Любен, -
ответил Пьеро.
— Оно сломалось,
Мое перо.
К соседке Сисси
Ты постучи,
Перо у нее
Ты попроси.[1]
Дальше в песне говорилось, как любезный Любен постучал к соседке Сисси, но она не пожелала открыть и заявила, что не раздает свои перья, а если любезный Любен будет слишком настаивать, то поможет ему написать сонет кочергой на боках.
Клер пела с увлечением — ей нравились и мотив, и шутливый посыл песенки. Когда девушка принялась исполнять строки, которые принадлежали соседке Сисси, она усиленно грассировала, чем рассмешила Ренье, и сама не удержалась от смеха.
- Моя мать тоже пела, когда готовила, — сказал он, когда сковородка была плотно прикрыта крышкой, а Клер занялась гарниром. — Здесь так принято?
— Это не местная привычка, — сказала Клэр. — Мой дедушка пел эту песню, когда готовил мясо с овощами. Он говорил, что музыка приносит гармонию в мир. Когда ты поешь, готовя еду, твое сердце, твоя душа проникает в пищу. Именно это называется — готовить с душой. Наверное, твоя мама знала этот секрет. Вот, получите заказ, месье.
