– Не знаю, зачем ты идешь сегодня в ресторан, Ева. Алекс знает, что Грэм пропал, – он бы безусловно понял, если бы ты сказала, что хочешь побыть дома.
От Евы не ускользнула нотка неодобрения в голосе подруги. Эта нотка появилась с того самого вечера, когда Алекс поцеловал ее и подарил норковую шубу. Еве хотелось притвориться, что ничего этого не было, потому что ничего объяснить она не могла. Как и того, зачем она продолжает видеться с Алексом, встречаться с его друзьями, ходить с ним на танцы. Она превратилась в собственную ложь, и если ее распутать, то внутри осталась бы лишь пустота, а Ева Харлоу исчезла бы, словно и не существовала вовсе.
Поэтому Ева отчаянно старалась улыбаться, но улыбка больше походила на клоунскую гримасу – красные губы на белой коже.
– Мне лучше, когда я окружена счастливыми людьми. И это канун Нового года. Ты бы тоже могла пойти.
Она слышала отчаяние в своем голосе. Она не хотела оставаться наедине с Алексом. Прешес со своей беспрестанной болтовней и протяжной манерой говорить была тем буфером, который так требовался Еве.
Прешес неодобрительно поджала губы.
– Нет, это неправильно. Совсем неправильно. Грэм может быть ранен, а ты ходишь на танцы с другим мужчиной.
Ее акцент всегда становился более явным, когда она раздражалась.
– Перестань!
Ева с трудом узнавала свой голос. Такой резкий голос был у ее отца, когда он орал на нее с матерью, напившись и проигравшись. Но бессонница, кошмары – когда все же удавалось заснуть – и постоянное беспокойство смыли все светские условности, которые она так усердно в себе вырабатывала.
Она встала, выдернув локон, который Прешес накручивала.
– Тебя это вообще не должно волновать. Грэм – мой, и о нем беспокоюсь я, Прешес. Не твой. Мой. – Она ткнула пальцем себя в грудь, царапнув кожу.
Они стояли и негодующе смотрели друг на друга. Казалось, по комнате до сих пор эхом разносились резкие слова Евы. Ее рука упала. От боли, полыхавшей в глазах Прешес, пламя гнева Евы моментально погасло.
– Прости… – начала она, но Прешес закачала головой.
– Нет, ты права. Не стоило мне вмешиваться. Беспокойство по-разному отражается на людях, так что я все понимаю. В самом деле, понимаю. Я лишь хочу…
Раздался звонок в дверь, и Прешес всплеснула руками.
– Он уже пришел, а я тебе еще прическу не доделала. Знаешь, пусть подождет, пока мы не закончим.
На этот раз Ева улыбнулась искренне.
– Спасибо, – проговорила она, закрывая глаза.
Она почувствовала, как Прешес потянула ее за локон и снова принялась накручивать его вокруг пальца. Она аккуратно надела одолженное у Прешес расшитое блестками платье с открытой спиной. Ева решила, что если представить себе, что она наряжается для Грэма, то праздничный вечер она сможет вытерпеть. Это был ее собственный акт возмездия Алексу. По крайней мере до тех пор, пока она не придумает что-нибудь более серьезное.
Поверх платья она накинула меховую накидку из песца; Алекс прислал ее Еве с запиской, сообщающей, что на этот вечер нужно надеть именно это. Помимо накидки ей пришлось принять еще несколько изделий из меха. Чтобы облегчить чувство вины из-за столь дорогих подарков, Ева предлагала Прешес пользоваться ими, но подруга всегда предпочитала собственные шерстяные пальто, словно меха были заразными. Впрочем, Ева знала, что именно такими они и были.
Когда Алекс помог ей забраться в автомобиль, она изобразила на лице скуку.
– И куда мы едем сегодня?
Он обошел машину, сел на свое место и только тогда ответил:
– В «Эмбасси Клаб» на Бонд-Стрит. Хочу там тебя кое с кем познакомить. Это женщина, Джорджина Симмондс, бывшая Седлак. Мы старые друзья – наши дяди по линиям отцов дружили со времен учебы в школе Мюнхена, а наши матери были англичанками, так что у нас много общего. Мы с Джорджиной вместе выросли в Праге. Наши родители всегда хотели, чтобы мы поженились, но она влюбилась в одного субъекта в Хэрроу, а мне оставалось лишь зализать раны и навеки остаться холостяком.
– Джорджина – тоже воровка? Из тех, что копается в сумочках других дам, пока те танцуют, и вытаскивает оттуда ценные вещи?
Он и ухом не повел.
– Возможно, леди не стоило бы оскорбляться, когда именно она нарушила устную договоренность передавать конкретные документы.
Песцовая накидка душила ее горло, а тяжесть меха походила на тяжесть земли, брошенной на гроб.
– Как только пробьет полночь, я хотела бы уйти.
– Вполне справедливо. Ты просто будь любезна с Джорджиной и танцуй с теми, кто тебя попросит, и я отвезу тебя домой, как только раздастся последний удар часов. Но есть несколько джентльменов, с которыми ты должна быть особенно дружелюбной. Понимаешь? Мне нужно, чтобы ты была обходительной, чтобы они считали, что тебе можно доверять. Что тебе можно открыть секрет. На мой взгляд, война создает удивительные пары. Все толкаются локтями, стараясь забраться на самый верх.
Она почувствовала на себе его взгляд и резко отвернулась.
* * *
Новогодняя публика вышла на улицы столицы далеко за полночь, и Ева смогла добраться до квартиры лишь в половине третьего: она была измучена и пьяна, натертые до мозолей ноги болели от танцев с мужчинами, которые держались слишком фамильярно и разговаривали на непонятных ей языках. Она познакомилась с Джорджиной, привлекательной брюнеткой, которая улыбалась, смеялась и общалась, как и все остальные друзья Алекса, за тем лишь исключением, что Ева не могла отделаться от ощущения, что Джорджина изучала ее. Ее бесстрастные темные глаза пристально следили за каждым движением Евы на танцевальной площадке, словно оценивая.
Как обычно, Алекс проводил ее до двери квартиры и поцеловал на прощание руку. Она повернулась, чтобы открыть дверь, а затем снова повернулась к нему. Ей не хотелось самой спрашивать, не хотелось укреплять его в уверенности, что ее это волнует настолько, что она интересуется. Но она должна была знать.
– Вы ничего не сказали по поводу моей матери. Она в безопасности?
– В безопасности. И, стоит добавить, довольно счастлива. Она хочет увидеться с тобой, чтобы поблагодарить за спасение от твоего отца. Ты видела доказательство того, что он вышел из тюрьмы, так что знаешь, мне доверять можно.
– Доверять вам? Вы с ума сошли?
Его лицо вмиг посерьезнело.
– Нет, моя дорогая. Я просто реалист. – Он оценивающе окинул ее взглядом. – И ты забыла прикрыть это. – Он коснулся пальцем маленькой родинки в форме полумесяца на шее.
Она отпрянула, словно обжегшись.
– Я предпочитаю, чтобы все было безупречно.
Он взял ее руку, еще раз поцеловал ее, а затем удалился – в этот раз на лифте.
Ева смогла попасть ключом в замочную скважину лишь с четвертого раза. Дверь распахнулась. Спотыкаясь, она вошла внутрь, скинула туфли и принялась расстегивать пряжку песцовой накидки.
