Это все было неправдой – уж точно не с тем количеством еды, которую моя двоюродная бабушка Люсинда выставляла на стол, – но я редко получала посылки. Я вовсе не винила в этом отца или Сьюзан; у них имелось еще пятеро детей, о которых нужно было заботиться. Но глядя на носки и вязаные шарфы Колина, я ощущала возвращение старой горечи, которую я сложила и упаковала, прикрыв толстым слоем отрицания и долгих лет отсутствия. А еще я ощущала злость из-за того, что он мог пренебрегать заботой и любовью своей мамы.
Арабелла снизила скорость и, не включая поворотника, свернула на мощеную дорожку между железными воротами и внушительным многоэтажным зданием из песчаника времен Эдуардов с множеством входов. Очаровательные карнизы окантовывали линию крыши, как глазурь на торте. Высматривая место для парковки, Арабелла пробормотала:
– Обычно Колин занимает парковочное место бабушки, так как у нее нет машины. Но он сказал, что оставит его сегодня мне. – Она побарабанила длинным красным ногтем по рулю. – Нужно только вспомнить, где оно.
Я взяла рюкзак и выглянула наружу.
– Красивое здание.
Арабелла кивнула.
– Его называют Домом Харли, – произнесла она, повернув слишком резко и ударив бордюр. – Его построили в тысяча девятьсот третьем для ирландских слуг, которые работали в больших домах поблизости. – Она переместила машину подальше от бордюра. На тротуаре на безопасном расстоянии от нас остановился мужчина с собакой. – Забавно, да? Через несколько десятилетий он стал домом для многих ВИП-персон – вроде киношников, писателей. Кит Ричардс и Мик Джаггер однажды тут жили. И Джоан Коллинз, актриса. – Она ударила по тормозам, остановившись прямо перед черным «Ягуаром», выезжавшим с парковочного места, и мне пришлось прикусить губу. – Теперь он в основном заселен американскими эмигрантами и залетными русскими олигархами. – Она начала сдавать задом на парковочное место вдоль бордюра, едва протискиваясь между двух других машин. Я затаила дыхание, словно это могло помочь подруге. – Я очень надеюсь, что место правильное – не уверена, что смогу повторить такое еще раз.
Удовлетворенная тем, как припарковалась, она заглушила двигатель и повернулась, чтобы потрепать Джорджа за ушами.
– Тетя Прешес раньше жила в этой квартире, в начале тридцатых, до войны – уверена, она тебе расскажет. Мэрилебон тогда считался не таким фешенебельным районом, но он всегда имел идеальное расположение – близко к магазинам и ресторанам. И к Риджентс-Парку, естественно.
Арабелла отстегнула ремень безопасности.
– Прешес? – спросила я. – Судя по генеалогическому древу моей сестры, ее зовут Жанна Дюбо.
– Ой, извини, я думала, что уже объяснила. Прешес – прозвище мисс Дюбо. Ее настоящее имя Жанна. Рассказывают, что, когда она родилась, медсестра взглянула на нее и сказала, что она прелестна
[4]. С тех пор ее все так и называли. Мне кажется, это довольно мило.
– Для ребенка – да, но я представить себе не могу, что буду называть старую женщину Прешес.
– Ты только не…
– …Называй ее старой, – закончила я. – Я помню. Просто будет сложно употреблять ее прозвище. Хотя, если подумать, я росла с Милашкой и Вонючкой, так что может быть, это будет не так сложно, как показалось поначалу.
Арабелла искоса взглянула на меня. Достав чемодан из багажника, я проследовала за ней и Джорджем ко второму входу и поднялась по широкому лестничному пролету, ведущему к двум полированным застекленным дверям темного дерева. Они располагались под широкой аркой между двух ионических колонн из крапчатого мрамора. Когда мы подошли ближе, из дверей вышел высокий мужчина.
Джордж громко взвизгнул и бросился вперед, выдернув поводок из руки Арабеллы и едва не опрокинув мужчину. Лапы легли мужчине на плечи, а огромный язык принялся вылизывать ему лицо. Я захлопала глазами, узнав эти рыжевато-белокурые волосы, которые грозили завиться в кудри, будь они чуть длиннее. И темно-голубые глаза, которые внимательно изучали меня, словно он не мог до конца поверить в то, что видит перед собой. Краткая вспышка удивления быстро сменилась знакомой настороженностью.
– Привет, Колин, – сухо произнесла я. – Давно не виделись.
Когда он не ответил, в разговор вмешалась Арабелла:
– Ты помнишь Мэдди Уорнер, да? Мы вместе учились в Оксфорде.
Настороженность никуда не делась, пока мы рассматривали друг друга. Его глаза казались еще голубее из-за загара, он выглядел по-прежнему худощавым и мускулистым. Я припомнила, что он занимался греблей во время учебы в Оксфорде; похоже, он продолжал это делать. Еще я вспомнила, как он любил собак и «Звездные войны». А еще был ярым приверженцем безопасности и всегда проверял, все ли пристегнули ремни, когда он за рулем. Хотя я никогда не показывала ему, что замечала все это.
– Мэдисон, – коротко проговорил он. – Конечно, я тебя помню. Смутно. Ты любила ледяное пиво, и у тебя был целый словарик необычных фраз, которые никто никогда не понимал. Ты вбрасывала их, как бомбы, в разговоры. Тебе нравились ребячьи проказы, как, например, насыпать соли в сахарницу. И, видимо, не очень склонна прощаться, поэтому ты этого и не сделала. – Он наклонился, чтобы почесать Джорджа за ушами, и его пристальный взгляд скользнул на Арабеллу. – Полагаю, она и есть журналистка, которая пишет статью о бабушке? – проговорил он тоном, прозвучавшим где-то посередине между притворной вежливостью и диким раздражением.
– Разве не чудесно? Получается что-то вроде мини-встречи школьных друзей. Я хотела сохранить все в секрете, чтобы удивить вас.
Он поднялся, взяв поводок Джорджа.
– Ну хорошо, я удивился. Хотя остается только догадываться, почему ты не позвала ее в то время, пока я был на каникулах. В квартире будет довольно людно, ты так не считаешь?
– Не говори глупостей, Колин. Там куча места. И когда я упомянула, что тут остановится журналистка, ты не возражал.
Его взгляд мельком скользнул по мне.
– Ну да, это потому, что я не был полностью осведомлен. Я рад, что решил поработать сегодня утром из дома, так что избавился от шока, если бы вернулся домой после тяжелого дня и увидел Мэдисон в моей квартире. – Он протянул мне руку, словно хотел, чтобы я пожала ее, и произнес:
– Позволишь?
Я смущенно глядела на него, пока Арабелла не вырвала у меня из рук чемодан и не передала его Колину.
– Ему все уши прожужжат, если его мама или тетя узнают, что он позволил тебе нести собственный чемодан, – сказала она.
Прежде чем я смогла что-то возразить, Колин открыл одну из входных дверей и стал ждать, пока мы пройдем мимо него в вестибюль.
В фойе нас встретили высокие потолки, большая бронзовая люстра и недействующий камин, обрамленный темным деревом. Перед нами возник старомодный подъемник – или «лифт», поправила я себя; когда ты в Риме
[5] и все такое, – за маленьким прямоугольным оконцем наружной двери просматривалась пустая шахта.
