Принтер остановился, и я встала, чтобы поменять фотобумагу на обычную для записей. Возвращаясь в кресло, я заметила за стопкой книг лежащую на заднике рамку из дерева и кожи. Она выглядела так, словно кто-то положил ее туда, убираясь на столе, а потом забыл.
Я взяла ее, чтобы вернуть на место, но, поднимая, сбила что-то рукой. На столе лицом вниз лежал маленький металлический солдатик в красном мундире и треуголке с мушкетом в руках, рядом с ним стояла старинная игрушечная пушка. Поднимая игрушку, я даже извинилась перед ней. Краска на солдатике облупилась, мушкет качался из стороны в сторону, словно им очень много играли.
Принтер продолжал жужжать. Я опустила глаза на рамку в руках. На фотографии более молодая Пенелопа стояла с мужчиной – видимо, своим мужем, Джеймсом, и мальчиком лет трех-четырех, сидящим в детской коляске. В сандаликах поверх гольфов – что, по моему мнению, было допустимо только в самом юном возрасте – и в клетчатой кепке; в руках он сжимал плюшевого динозаврика Барни. Рука, которой малыш обвивал игрушку, была слишком тонкой и бледной, как и ноги, видневшиеся между темно-синими шортами и гольфами. За коляской стоял наполовину скрытый темно-коричневый чемодан. Все трое улыбались, но это не были улыбки, которые можно увидеть на лицах отдыхающих в Диснейленде. Они больше походили на выживших в торнадо, который сорвал на их глазах крышу дома, и просто радовались тому, что остались живы. Я продолжала вглядываться в снимок, стараясь понять, что же именно мне показалось на нем таким знакомым.
А затем я заметила на заднем фоне выцветший знак «Добро пожаловать в Атланту». Я вспомнила, как Пенелопа говорила, что они бывали там, и эта фотография, похоже, была сделана в аэропорту Хартсфилд-Джексон. Это был не самый лучший снимок для всех троих, и я спросила себя, почему именно его Колин оставил у себя на столе. Я поставила фотографию рядом с кубиком Рубика, а потом решила, что оловянный солдатик и его пушка тоже хорошо сочетаются с фотографией, и разместила их с другой стороны.
Довольная полученным результатом, я взяла посылку, стараясь найти край ленты. Оглядевшись в поисках ножниц, я увидела тонкую прямоугольную коробку с крышкой, которая использовалась в качестве пресс-папье. Не желая выглядеть пронырой, я приподняла откидную крышку мизинцем и с радостью увидела блеск латуни на ручках ножниц. Я вытащила их, не открывая до конца крышку.
Я с азартом принялась тыкать лезвием в бумажную обертку и клейкую ленту, потратив добрых пять минут только на то, чтобы проделать дыру, в которую можно было просунуть палец и разорвать остаток упаковки. Спустя еще пять минут я сидела, окруженная обрывками бумажного пакета. Передо мной лежала коробка из «Люсиндаз Лянжери». Я подняла крышку, очень надеясь, что это не что-нибудь из магазина.
Коробка была набита несколькими слоями надушенной сиреневой косметической бумаги. Мне пришлось осторожно покопаться в ней, чтобы ничего не пропустить. На пол упал пожарный из лего – скорее всего, безбилетник, спрятанный моим двоюродным братом Сэмом-младшим, и прежде чем я смогла добраться до дна коробки, мне на колени упал сломанный красный фломастер.
Дно устилали листья магнолии – яркие, зеленые и, несомненно, настоящие. Их запах принес с собой воспоминания о длинных летних деньках. Я представила, как тетя Кэсси аккуратно срывает их со старой магнолии перед домом. Она и моя мама выросли под защитой ее ветвей, ловили вокруг нее светлячков и делились под ней своими секретами.
В замешательстве от того, зачем она послала листья, я снова прошерстила бумагу. И трясла ее до тех пор, пока оттуда не вывалился маленький кусочек почтовой бумаги и не опустился мне на колени. Я узнала почерк тети Кэсси и, читая записку, ощущала, как стиснуло грудь.
«Дом – это место, которое живет в нашем сердце, ожидая с распростертыми объятьями, когда мы заново откроем его для себя».
Глубоко внутри меня зародился звук, то ли смех, то ли рыдание. Мои плечи затряслись от чувства, названия которому я не знала.
– Мэдисон? Ты в порядке?
В дверном проеме стоял Колин с тревогой в глазах.
Я быстро накрыла коробку крышкой, не желая ничего объяснять. Да и не была я уверена, что смогу это сделать.
– Все нормально, – проговорила я, вставая. – И, похоже, принтер все доделал. Спасибо, что разрешил им воспользоваться.
– Пожалуйста. – Он смотрел на ножницы, и мне трудно было понять выражение его лица. – Это мои?
– Да. Я одолжила их, чтобы открыть посылку. Это было сложнее, чем устраивать прорыв береговой обороны в День Д. – Снова обратив внимание на выражение его лица, я добавила: – Надеюсь, ты не против.
Когда он ничего не сказал и продолжал на меня смотреть все так же странно, я добавила:
– Извини. Наверное, нужно было тебя спросить. Но я увидела эту коробку на лотке для писем… – Я приподняла крышку пальцем, но на этот раз она полностью раскрылась, открыв фотографию в рамке, лежащую изображением вверх. – Ой. – Я встретилась с ним взглядом, теперь понимая, почему он смотрел на меня так, будто я пнула его собаку.
Эта была черно-белая фотография, которую я сделала в институте в период увлечения портретами. Молодая женщина – точнее, девушка – смотрела в объектив с сосредоточенностью человека, который усиленно пытается сдержать улыбку. Ее лицо было скорее интересным, чем красивым, волосы не светлые и не темные, веснушчатый нос чуть длинноват, в точности как у ее матери. Больше всего на фотографии приковывал внимание ее взгляд. Открытый и честный, и в то же время, казалось, он принадлежал кому-то бесповоротно утраченному. Я помнила эту девушку. Я все еще видела ее каждый раз, когда смотрела в зеркало.
Колин прочистил горло.
– Ты оставила ее в своей комнате в общежитии. Мне ее Арабелла отдала.
Заговорить я смогла только со второй попытки.
– Я собиралась выкинуть ее. Автопортреты никогда не были моей сильной стороной.
– Правда? А мне показалось, что получилось довольно хорошо.
Он смотрел прямо на меня, а я не могла отвести взгляд.
– Ты из-за этого сохранил ее?
– Нет.
Мы продолжали молча смотреть друг на друга, и когда Арабелла возникла у дверей, мы оба испытали облегчение.
– Вы тут еще не закончили?
– Мы закончили? – будничным тоном спросил Колин.
– Да, я все распечатала, – проговорила я, ощущая в своем голосе облегчение. – А что?
– У меня тут есть кое-что. Думаю, вы захотите это увидеть. – Арабелла подошла к столу, держа телефон. – Тетя Пенелопа нашла свадебный альбом Софии. Она спрашивает, отправить его тебе или ты сам приедешь посмотреть.
– Мне кажется, я в любом случае должен навестить ее, – сказал Колин. – Можем взять с собой Прешес. Скажи ей, что я наберу, как только сверюсь со своим календарем.
– Превосходно. Она сказала, что нашла еще и свадебное платье – уж оно-то точно будет на выставке. – Арабелла посмотрела на пол, где лежали обрывки пакета для продуктов. – Ты открыла свою посылку?
