– Я понял, что счастье – это просто отсутствие всех других эмоций. Запомни, нужно держать нос по ветру. Что-то плохое происходит тогда, когда никто не обращает на это внимания.
– Вам поэтому пришлось уехать из Праги? Потому что вы не обращали внимания?
Он выпрямился.
– Это одна из причин.
– А ваш друг из кафе, мистер Земан. Что он говорит?
– Иржи думает, что мы должны сотрудничать с Германией, что наша экономика будет процветать, если мы подчинимся их требованиям.
– А разве не будет более спокойно, если мы подчинимся немцам?
Мистер Данек улыбнулся ей краешками губ.
– Эх, наивность молодости. Мне кажется, ты как кошка. Всегда приземлишься на лапы, что бы ни случилось.
Она не понимала, комплимент ли это, поэтому ничего не ответила. Вместо этого она засунула руку в карман пеньюара и вынула свой новый портсигар.
– У вас есть минутка взглянуть на кое-что? Я пытаюсь выяснить, что это означает.
Он взял коробочку и, почувствовав ее тяжесть, вскинул бровь.
– Очень миленький. Дорогой. Это тебе подарил твой молодой человек?
Ева не посмотрела в его глаза, зная, что увидит там разочарование.
– Нет. Мне его подарил другой джентльмен – один из тех, с кем я познакомилась на званом вечере.
Он промолчал. Она так и не подняла глаз, и он продолжил изучать серебряную коробочку.
– Он очень красивый. Но я надеюсь, что ты собираешься его вернуть.
– Почему?
Но она уже знала. Она слышала эти слова, сказанные голосом матери, с тех пор, как Алекс сделал свой подарок.
– Потому, что только один тип джентльменов дарит дорогие подарки женщине, которая им не принадлежит.
На этот раз она подняла глаза.
– Я еще не замужем и даже не обручена, мистер Данек. И поэтому я не посчитала нужным отказаться.
Он долгое время не сводил с нее глаз. Наконец опустив глаза вниз, он перевернул портсигар.
– Эти слова тебе нужно перевести?
Она кивнула.
– Вы знаете, что это за язык?
– Латынь. Это старая поговорка. – Он изучил коробочку, а затем прочитал вслух: Nil credam et omnia cavebo.
Она повторила слова, наслаждаясь тем, как ощущаются на языке огрубленные гласные.
– У тебя действительно превосходный слух, Ева. Твое произношение идеально.
Она залилась румянцем от комплимента.
– Что это означает?
– «Предай сама, прежде чем предали тебя». Это не точный перевод, но смысл примерно такой. – Он посмотрел ей в лицо. – Довольно странный подарок для молодой женщины от малознакомого человека, ты не находишь?
Ева была с этим согласна, но признавать не хотела.
– Может, эта надпись уже была на портсигаре, когда он его купил. Сомневаюсь, что он знает значение этих слов. Но пчела на лицевой стороне такая милая. Он сказал, что портсигар показался ему изящным и неповторимым, и поэтому он, только увидев его, тут же подумал обо мне.
– Так и сказал? – Мистер Данек нажал на клавишу, и портсигар раскрылся, открыв сигареты «Матини».
– Да. Мне показалось это милым, – сказала она с вызовом.
– Что, полагаю, и было его целью. – Он захлопнул портсигар. – Будь осторожна, Ева. Иногда сложно распознать волков, потому что они в овечьих шкурах.
– Благодарю вас за предостережение, мистер Данек, но я слишком стара для сказок. Я вполне могу о себе позаботиться сама.
– Да, конечно, моя дорогая. Но у тебя есть тяга к красивым вещам. Кто-то может посчитать это слабостью и воспользоваться ей в своих интересах. Это все, что я хотел до тебя донести.
Он вложил коробочку в ее руку. Она сжала пальцы и встала.
– Это всего лишь портсигар. От него никакого вреда не будет.
– Ты уверена? А что Грэм сказал по этому поводу?
Ева нервно тряхнула головой.
– У меня еще не было возможности сказать ему об этом, но он все поймет.
Мистер Данек поднялся вслед за ней. Улыбка исчезла с его лица.
– Уверен, что поймет.
Ева кивнула.
– Спасибо вам за подправленный макияж. Вы – гений.
– Это тебе спасибо, Ева, за то, что позволила мне поработать с таким прекрасным полотном.
Он отвесил шуточный поклон. Она попрощалась и поспешила назад в комнату для моделей, которая превратилась в вулкан из шелковых чулок, подвязок и поясов, когда девушки начали надевать первые наряды. Она тоже стала одеваться, болтая с Прешес и другими моделями; их голоса звучали пронзительнее и выше обычного из-за нервозности и волнения. Мадам Луштак подала шампанское, и атмосфера была практически праздничная: девушки пили и подбадривали друг друга. Даже у Фреи нашлось теплое словечко для Евы, что крайне удивило Прешес.
– Грэм будет в первом ряду, не забывай, – сказала Прешес Еве. – Так что сразу смотри туда. Он придаст тебе столько уверенности, сколько нужно. Ног под собой чуять не будешь до конца показа.
Вошла миссис Рэтклифф.
– Ну ладно, леди. Пожалуйста, успокойтесь. Ева, ты первая в вечернем платье с бисером. Девочки, порядок вы знаете, так что строимся позади Евы, и все за мной.
Ева двинулась за ней по коридорам к дверям в шоу-рум, остальные модели встали у нее за спиной, ожидая, когда распахнется дверь. Они всё отрепетировали: когда поворачиваться; когда опускать верхнюю одежду, чтобы подчеркнуть вырез платья; когда засовывать руки в карманы, чтобы их продемонстрировать. Ева прижала руки к вышитому бисером лифу платья, удивляясь тому, что она совершенно спокойна.
Она слышала, как гомон стих, когда мадам Луштак поприветствовала гостей. Глядя на закрытую дверь перед собой, она думала о Грэме: в первом ряду, рядом с Софией и Дэвидом. Дверь начала открываться, и она сделала шаг вперед, выискивая глазами точку, где он должен был сидеть.
Яркие светильники отбрасывали блики на светлые волосы Грэма, создавая над его головой ауру, похожую на нимб. Он улыбнулся ей, когда она пошла в сторону первого ряда. Два места рядом с ним занимали София и Дэвид. Она с трудом подавила в себе неожиданный и необъяснимый укол разочарования. Ее улыбка поблекла. Она пыталась понять причину, и только после первого круга по подиуму, делая второй разворот, поняла, что надеялась увидеть в толпе другое лицо: с серебристыми глазами и насмешливым изгибом губ – принадлежащее незнакомцу, который считал ее изящной и неповторимой.
Глава 14
Лондон
май 2019 года
Я сидела за обеденным столом в квартире Прешес посреди пачек писем и фотографий, глядя, как над Лондоном всходит солнце, заливая здания за большим эркерным окном мягким светом. Утро всегда было моим любимым временем суток, когда трескотня и гомон жизни еще сохраняли ленивую вялость. В детстве я часто просыпалась пораньше и выходила посидеть с мамой на качелях на переднем крыльце, пока она пила кофе. Мы говорили о всяких пустяках. Иногда и вовсе не говорили. Но когда я оглядывалась назад, мне казалось, что мы обсудили так много, что наше время вдвоем, на этих качелях, стало самым содержательным в моей жизни.
