– Я не хотела говорить тебе. Потому что…
Она не закончила.
– Потому что ты знала, что это причинит мне боль. Вот я, семейная, приличная женщина с чудесным мужем, который мог бы стать отличным отцом, и по какой-то причине нам не разрешается иметь детей. А тут Прешес… Ей скоро рожать?
Ева кивнула.
– Да. Она думает, что в апреле. К врачу она идти не хочет, поэтому решила сама. Она говорит, что мама рожала быстро и легко, и она не боится родов, поэтому ничего и не планирует.
София изучала лицо Евы, что-то выискивая в нем.
– Обычно женщина знает такие вещи. Со всеми моими беременностями я знала без всяких врачей, когда ребенок зачинался. – Ее глаза застыли, словно она вспоминала всех троих деток, умерших до того, как они получили шанс на жизнь. – Дэвид говорит, что отцом ребенка был моряк.
– Убит в бою. И Прешес не хочет связываться с его семьей. Впрочем, как и со своей.
– Она много тебе рассказывала об отце ребенка?
– Я встречала его. Один раз. Он довольно высокий и крупный, и у него темные кудрявые волосы. Это все, что я о нем помню.
София кивнула, не сводя глаз с лица Евы.
– Обещай сказать мне, когда у нее начнутся схватки, хорошо? У меня чудесный врач. Я попрошу его прийти к ней и проследить, чтобы у нее все прошло хорошо. Это меньшее, что я могу для нее сделать.
– Что ты имеешь в виду?
София махнула руками. Она выглядела взволнованной.
– Просто я знаю, как может быть тяжело во время родов. Ей нужен хороший врач.
– Конечно. Это успокаивает, хотя, как я уже сказала, Прешес уверена, что у нее не возникнет никаких трудностей. Но, конечно, я не собираюсь позволять ей проверять это на собственном опыте.
София наклонилась к Еве.
– Ты позаботишься о ней?
– Конечно. Я люблю ее как сестру. И не могу бросить ее сейчас. Как ты могла такое подумать?
Вместо ответа София шагнула назад и улыбнулась приближающимся Дэвиду и Алексу.
– Идем внутрь? – спросил Алекс, подавая Софии руку.
Положив руку на сгиб локтя Дэвида, Ева подняла глаза и увидела, что Алекс наблюдает за ней с непонятным выражением лица.
* * *
Ева вышла из небольшой подвальной мастерской на Оксфорд-Стрит и зажмурилась от последних лучей заходящего солнца. Вместе с Одеттой они устроились швеями; им платили вчетверо меньше того, что они получали в качестве моделей, но зато они были заняты в течение дня, и Ева зарабатывала достаточно, чтобы оплатить питание себе и Прешес и не использовать при этом свой запас на случай непредвиденных обстоятельств.
И работу, где она создавала одежду не только функциональную, но и модную, она находила на удивление приятной. «Вог» диктовал моду, и то, что журналу до сих пор разрешали печататься, несмотря на дефицит бумаги, казалось Еве поразительным. Одетта говорила, это из-за того, что правительство понимает важность доведения до британских женщин информации о бытовой жизни и нормах потребления военного времени.
В одном из последних номеров журнал призывал своих читательниц сменить обычные твидовые юбки на брюки – но только если этим читательницам менее пятидесяти лет и весят они менее ста сорока фунтов. Вскоре после этого Ева и Одетта уже шили женские брюки в своей подвальной мастерской, а затем, приходя домой, шили их уже себе, используя материал, оторванный от нарядов, которые они когда-то демонстрировали.
– Ева.
Перед ней остановился мужчина, и в первое мгновение она его не узнала. Просто не привыкла его видеть в чем-либо кроме вечернего костюма.
– Дэвид, – поприветствовала она его. – Какой приятный сюрприз.
– Пройдешься со мной?
Подпитываемый страхом жар заполонил ее грудь.
– Грэм в порядке?
– В полном. – Предложив ее сопровождать, он подождал, пока она положит руку на сгиб его локтя. – Он просил меня передать тебе сообщение. Он считает, что будет лучше, если вас не будут видеть вместе. Ведь за тобой следят.
Она кивнула. Несколько раз, занимаясь своими повседневными делами, она, казалось, видела неподалеку неуклюжую фигуру Земана в толпе или за углом. Но когда она пыталась догнать Иржи, чтобы выяснить, он это или нет, тот каким-то чудом умудрялся исчезнуть.
– Алекс знает, что Джорджина мертва. Он упоминал при тебе об этом?
– Нет. И не просил меня переставать носить конверты.
Дэвид нахмурился.
– Ясно, хорошо, что мы готовы действовать. Ждать дальше уже небезопасно.
– Небезопасно?
– Для тебя. Боюсь, Алекс уверен, что ты исчерпала свою полезность.
Жар в груди поднялся до горла. Она порывисто сглотнула.
– А что за сообщение от Грэма?
– Он хочет, чтобы ты завтра утром пошла в кафе «Хорват». У нас есть план, как решить нашу общую проблему.
– В «Хорват»?
– Да. Грэм, бывало, ходил туда, чтобы практиковать свой чешский. Он считает, что легче всего изучать язык, слушая его носителя. Он свободно говорит на нескольких языках и, вынужден признать, преуспел в этом плане гораздо лучше меня. Именно поэтому он и выбрал Дипломатический корпус.
– Он рассказывал. Это одна из немногих вещей, которые я про него знаю.
– Ну-ну, у тебя для этого будет еще уйма времени.
Она замедлила шаг, обдумывая просьбу Грэма.
– Что я там должна сделать?
– Тебе ничего не нужно знать заранее. Так безопасней.
Она подняла на него глаза.
– Вы с Грэмом ведь на самом деле не в Министерстве обороны работаете?
Он искоса посмотрел на нее.
– Конечно нет.
– Вы оба, наверное, думаете, что я предательница. И, наверное, так оно и есть. Я лишь хочу… – Она остановилась. – Я лишь хочу, чтобы меня простили. Я готова сделать все, что от меня потребуется, чтобы Грэм простил меня.
Дэвид похлопал ее по руке, которой она держалась за него.
– Здесь нечего прощать. Времена тяжелые, и люди оказываются в тяжелых ситуациях. Мы делаем то, что можем, чтобы выжить. Я понял, что героические поступки не всегда совершаются из бескорыстных побуждений. Порой они совершаются, чтобы загладить свои предыдущие прегрешения. Не всем дается шанс на искупление.
Ева опустила голову, пряча наполнившиеся слезами глаза.
– Грэм сказал еще что-нибудь?
На губах Дэвида появилась легкая улыбка.
– Он хотел, чтобы я передал тебе, что он начал чертить планы дома у моря. Он сказал, что ты поймешь.
* * *
На следующее утро Ева вошла в «Хорват» с отработанной улыбкой актрисы в поисках беседы и чего-нибудь выпить и перекусить без продовольственных карточек. Она надела для уверенности платье, которое когда-то демонстрировала у Луштак, и была совершенно трезва. С той ночи в подвале «Савоя» с Грэмом, в бесконечном ожидании, когда произойдет событие, которому она и сама не могла дать название, она пила меньше. Она совершенно перестала пить в дневное время, желая быть начеку. Быть готовой. К чему – она и сама не знала.
