Сперва Баррас никак не соглашался.
— У нашего победителя шалят нервы, только и всего, — настаивал он.
— Поль, это серьезно. Это не просто нервы… — Я не посмела поделиться с ним опасениями, что Бонапарт безумен.
— Послушайте, с его стороны просто нелепо рассчитывать на ваш приезд к нему в армию.
— Пожалуйста, послушайте меня!
Баррас насторожился и посмотрел на меня: раньше в разговоре с ним я никогда не повышала голос.
— Если… если я не уеду в Италию, — уже спокойнее сказала я, — Бонапарт сам явится сюда. — Это был аргумент, который, я знала, мог убедить Барраса.
— В Париж? Оставит войска в разгар кампании?
Я кивнула. Да. Оставит. Он — оставит.
— За это его будет судить военный трибунал.
Я кивнула. Он погибнет. Его расстреляют.
— Странно. В своем последнем письме он мне ничего такого не писал.
Баррас посмотрел на стопки бумаг, лежавшие у него на письменном столе.
— Вот оно. — Он нашел письмо и пробежал его глазами. — Обычные дела: условия перемирия с папой.
— Бонапарт договаривается с папой?
Баррас усмехнулся:
— Высоковато замахнулся, хотите сказать?
— Это республика, которую он представляет, слишком задрала нос.
— В том-то и беда. Это-то и огорчает директоров. Бонапарт не представляет республику, но действует так, будто ему даны эти полномочия. А, вот это место. — Баррас прокашлялся и прочитал вслух: — «Ненавижу женщин. Я в отчаянии. Моя жена все не едет — у нее, должно быть, появился любовник, который удерживает ее в Париже».
Баррас с интересом посмотрел на меня.
— Итак, кто этот любовник?
— Боюсь, что единственным мужчиной, допущенным за последнее время в мою спальню, был лечащий врач. Лихорадочный жар не благоприятствует романам.
— Должен сказать, вид у вас нездоровый. Хватит ли у вас сил на путешествие?
Ближе к вечеру, Фонтенбло
— Ох! — воскликнула тетушка Дезире, увидев нас. — Я не ожидала тебя. Гортензия, ты просто маленькая дама в этом чепце! А ты, Эжен, такой красивый парень! Растете, как капуста.
Гортензия стукнула брата в ребра. Эжен схватил ее за запястье и попытался вывернуть руку ей за спину.
— Дети! — Сердито глядя на сына, я наклонилась, чтобы поцеловать тетушку. — Почему бы вам не сходить на конюшню? Посмотрите, хорошо ли заботятся о лошадях.
— Мой конюх присмотрит за вашими лошадьми, — сказала тетушка Дезире, затягивая пояс своего халата на беличьем меху.
— Детям надо прогуляться, — шепнула я, когда они бросились к дверям. — От Сен-Жермен сюда дорога дальняя. — Парадная дверь захлопнулась, тряхнув стены. — И кроме того, мне надо поговорить с вами, тетушка Дезире, с глазу на глаз.
Я опустилась в кресло рядом с диваном. Тетушка мрачно смотрела на меня поверх очков с толстыми стеклами.
— Предупреждаю тебя, Роза: у меня кончились соли.
— Вы их так и не купили?.. — Помолчав, я продолжила: — Мне придется поехать в Милан.
— В Италию? Но разве там не идет война?
— Знаю, тетушка Дезире, идет, но в том-то…
— Как же ты туда доберешься? На дорогах сейчас опасно. Даже между Фонтенбло и Парижем могут ограбить. А как же твое здоровье? Ты только посмотри, какая ты бледная!
— Я там нужна, тетушка! Мой муж…
— Женщина принадлежит своим детям! А как же наше венчание? Мы с маркизом не можем венчаться без тебя. — Тут она захлюпала носом, и я тоже приуныла. Тетушка, никогда прежде не плакавшая прилюдно, теперь то и дело принималась всхлипывать.
— У меня есть предложение. Может быть, священник сможет обвенчать вас с маркизом до моего отъезда?
— А когда ты уезжаешь?
— На будущей неделе, — еле слышно сказала я.
— На будущей неделе! — закричала тетушка. — Отец Ренар едва согласился обвенчать нас через месяц!
— Может быть, мне удастся объяснить ему наши обстоятельства? — Заплачу ему хорошенько. Или, по крайней мере, пообещаю.
— Но, Роза, мое платье еще не готово. Его даже не начали шить.
В прихожей послышались голоса детей. Я приложила палец к губам: «Тсс»!
— Дети не знают?
— Чего мы не знаем? — спросила Гортензия, стаскивая с головы шляпу.
Эжен усмехнулся, глядя на сестру.
— Тайна, — прошептал он.
— Тебе все равно придется им сообщить, — сердито сказала тетушка Дезире, взяла пяльцы и воткнула иглу в туго натянутую ткань.
Только не теперь! Впрочем, у меня уже не было выбора.
— Я собираюсь в путешествие, — неохотно проговорила я.
— Вот как? — Гортензия смотрела на меня, не ожидая ничего хорошего.
— В Милан, — продолжила я, примирительно опуская голову.
— Где этот Милан? — спросила Гортензия у брата.
— На войну? — произнес Эжен с благоговением.
— Ты оставишь нас, мама? — Соломенная шляпа Гортензии упала на пол, прокатилась несколько футов и упала с тихим «пуф». Дочь попятилась к двери.
— Гортензия!
Я вышла в парк.
— Гортензия!
Я остановилась, тяжело дыша и прижимая ладонь к больному боку. Начинало смеркаться. Всхлипы донеслись из-за каменной ограды. Сидевшая на земле Гортензия показалась мне такой маленькой! Я обняла ее.
— Дорогая! — Я погладила дочь по голове. Она дрожала. — Девочка моя большая, — прошептала я, не в силах справиться с накатившим волнением.
Послышались скрип тележных колес, ленивое постукивание копыт о булыжную мостовую по другую сторону стены. Гортензия судорожно вздохнула. И тут, всхлипывая, рассказала, в чем дело. Я не увижу ее в пьесе, которую сыграют в школе под конец учебного года. Все родители придут, а я — нет! И потом все девочки разъедутся по домам, а куда отправится она?
— Но я вернусь к тому времени, — пообещала я.
— Я тебе не верю, — всхлипывала Гортензия.
20 июня, теплый летний денек, снова дома и снова без сил
Тетушка Дезире и дорогой маркиз наконец обвенчались. («Поцелуй меня! — кричала она, крестя его. — Я твоя жена!») Теперь надо заниматься паспортами, денежными делами и гардеробом. Попытаюсь попасть сегодня к доктору, потом нужно будет зайти в аптеку. Оставлю слуге распоряжения следить за нищенствующими семьями, что приходят к нашим воротам. Надо поговорить с юристом — убедиться, что с моим завещанием все в порядке. Еще хорошо бы поговорить с Жозефом Бонапартом, если удастся. Он и Жюно поедут с нами. Кроме того, надо найти кого-то, кто присмотрел бы за моими лошадьми. Они каждый день должны двигаться. И я никак не могу решить, что делать с коровой.
