— И при этом ходили к моему банкиру.
— Не стану отрицать. Это был поступок труса. — Он поднялся на ноги. — Я искал оснований, причин и следствий, исходных условий и доказательств. Я искал спасения.
— От чего?
— От вас. От чувств, которые захлестнули меня.
— Не люблю загадок, — вздохнула я, откидываясь на спинку кресла.
— Вы не понимаете! Когда я с вами, передо мной как будто поднимается занавес и кажется, что все прошлое было лишь увертюрой. Разве это не может испугать? У меня на руках умирали люди. Я подходил к дулу заряженной пушки. Я столкнулся с яростью моей матери. Но ничто так не пугает, как нежность, которая охватывает меня при виде ваших глаз.
Встав, я отошла к окну. Фортюне раскапывал что-то в кустах роз у садовой стены.
— Вы не выйдете за меня? — В его голосе было отчаяние.
Я вернулась к креслу у камина.
— Вы знаете, что я не люблю вас, — сказала я.
— Да, мне это известно.
— Знаете, что я старше вас, что я любила другого…
И по-прежнему люблю. Впрочем, об этом я умолчала.
— Знаю.
— И все равно вы хотите жениться на мне?
— Я хочу поклоняться вам.
— Неужели обязательно надо быть таким смешным, Бонапарт?
— Думаете, я шучу?
— Конечно, — улыбнулась я.
— Вы простите меня?
Я взяла его за руку. Никогда прежде я не замечала, как тонки его пальцы, как гладка кожа.
— Давайте прогуляемся, — предложил он.
Стоя, мы были почти одного роста. Я вдруг увидела в нем своего брата, компаньона, «товарища по духу», как выразилась бы Мими.
— Но я не откажусь от особняка на улице Шантрен, — сказала я, открывая двери в сад.
— Мой отель на улице Капуцинов выглядит солиднее, — заметил он.
— Это мой первый настоящий дом. Он для меня все.
Бонапарт огляделся по сторонам.
— После освобождения Италии мне потребуется дом побольше.
— И когда это может случиться, генерал Бонапарт?
Судя по тому, как он на меня взглянул, вопрос его позабавил.
— Вскоре после нашей свадьбы, Жозефина.
Среда, 24 февраля
— Я объявил о нашей помолвке директорам, — сообщил мне Бонапарт сегодня вечером, неторопливо расхаживая по комнате.
— И как они отреагировали?
— Одобрительно. Даже весьма одобрительно! — воскликнул он, хлопнув в ладоши.
2 марта
Лакей Бонапарта доставил в мою прихожую корзину с бумагами; вслед за ним вошел и сам Бонапарт.
— Вот, — сказал он, театрально поведя рукой. — Командующий Итальянской армией.
— Это уже официально? Разве вы этого не ожидали?
— В таких вещах никогда нельзя быть вполне уверенным, — рассеянно ответил он, роясь в бумагах.
— И теперь?..
Бонапарт молчал, перелистывая страницы рапорта.
— И теперь?.. — Лишь прикоснувшись к его руке, я сумела завладеть вниманием Бонапарта. — И что теперь?
— А теперь начинается работа.
8 марта
В полдень за мной заехал Бонапарт. Я уже была готова. Вместе мы отправились в контору моего адвоката на улице Сент-Оноре. Бонапарт остался в прихожей — ждать, пока адвокат не ознакомится с брачным контрактом.
— Вы знакомы с условиями? — спросил Рагиду, когда я села. Его пыльная контора была завалена грудами бумаг. Стекла окон, выходивших на улицу Сент-Оноре, покрывала сажа.
— Да.
— Тем не менее закон требует, чтобы я ознакомил вас с содержанием контракта. — При небольшом росте Рагиду обладал исключительно низким голосом. — У вас будут раздельные финансы. Вы будете поровну участвовать в расходах по ведению домашнего хозяйства. Даже стоимость венчания вы оплатите поровну.
Он опустил голову, перечитывая строки.
— Ваш муж не несет ответственности за ваши долги. Вы от этого союза не получаете ничего сверх полутора тысяч ливров в год.
Рагиду положил бумаги на стол и снял очки.
— Гражданка Богарне, я должен быть с вами откровенен. Этот человек не принесет вам ничего, кроме своего плаща и шпаги. Боюсь, что не могу, говоря по совести, советовать вам подписать этот контракт.
Несмотря на то что в кабинете было прохладно, щеки у меня вспыхнули.
— Я приехала, чтобы подписать его, гражданин Рагиду, а не обсуждать.
— Пожалуйста, поймите: для вас было бы несчастьем выйти за этого человека.
— Так тому и быть!
И я взяла в руку перо.
Бонапарт сидел в прихожей.
— Только плащ и шпага, — повторил он позабавившие его слова.
— Вы подслушивали? И не оскорблены? — Я была вне себя. Имея дело с Бонапартом, ничего нельзя предвидеть.
— Посмотрим, на что способны плащ и шпага!
В тот же день, позже
Колокола приходской церкви пробили четыре. Я стояла у окна, глядя в сад. Сзади послышались шаги, и, обернувшись, я увидела Ланнуа с потертым кожаным саквояжем в руке.
— Вы куда-то собрались, Ланнуа? — спросила я. Об отлучке мы с ней не договаривались.
Она так энергично вздернула голову, что с нее едва не слетела скромная соломенная шляпка с бантом из ленты в бело-синюю полоску.
— Я не могу служить этому якобинцу!
— Вы уходите совсем? Сейчас?
— Прощайте! — зарыдала она, бросаясь в мои объятия.
9 марта
Немногим позже семи утра приехали Баррас и Тальен. Тальен был в черном сюртуке и цилиндре. Вместо сабли он держал в руке зонтик.
— Его похоронный костюм, — сказал Баррас, одетый в бархат и кружева.
Я напряженно улыбнулась.
Втроем мы поехали в карете Барраса, украшенной Агат и Гонтье: они привязали к упряжи букетики цветов белыми ленточками.
Ровно в восемь мы вошли в приемную районной управы, когда-то элегантную комнату, белую с золотом и шалящими купидонами, ныне покрытыми пылью. Здесь располагался штаб Второго района. В мраморном камине затухало пламя. Было темно: в бронзовом подсвечнике горела единственная свеча. Большие зеркала в позолоченных рамах отражали лишь тени.
Мой советник Жером Кальмюле уже сидел здесь в одном из тяжелых кожаных кресел. Регистратор, гражданин Лёклер, просматривал за столом бумаги; рядом с ним расположился худенький паренек с деревянной ногой. И никаких признаков присутствия Бонапарта!
