Я вымотана, но довольна. Прием у Барраса прошел прекрасно. Большую часть вечера я провела у игорных столов, вокруг которых все было заставлено блюдами с канапе. В полночь я распорядилась подать ужин, приготовленный из продуктов, доставленных из поместий Барраса: зайцы из его лесов, овощи с его огородов. Вино привезли из его виноградников в Провансе. Потом я уговорила всех сыграть в ломбер.
— Детская игра! — поначалу говорили гости (в том числе банкиры Розин и Перре), неохотно соглашаясь. Потом так увлеклись, что играли с азартом.
В целом вечер прошел успешно. Депутат Баррас остался доволен.
Сейчас поздно, пора спать. В голове кружатся мысли. Приходят фантазии о театральных спектаклях, концертах, балах, элегантных ужинах, затягивающихся до рассвета. Устраивать развлечения с неограниченным бюджетом — такая работа по мне.
1 апреля
Агат вернулась с рынка в слезах. Там бунт, она видела затоптанного ребенка. Позже, готовясь ехать в Ла-Шомьер, я услышала мушкетную стрельбу. Тем не менее послала Гонтье за наемным экипажем. Возница в не походящих друг к другу камзоле и панталонах запросил в три раза больше обычного, к тому же в звонкой монете.
— Из дому сегодня выходят только дураки, — сказал он, стоило мне возмутиться.
— Что случилось?
— На Ассамблею напали. — Возница еще молод, но уже без зубов.
Ассамблея! Вот оно что!
В конце моста Руаяль стояло несколько конных гвардейцев. Возница щелкнул кнутом, наши лошади галопом пустились по набережной.
Весь двор в Ла-Шомьер занимали лошади и кареты. Я увидела Тальена в депутатском облачении.
— Вы целы! — Я обняла его.
Он рассказал, что случилось: толпа ворвалась в Ассамблею, требуя хлеба. Чтобы разрешить ситуацию, была призвана «золотая молодежь», которая, подрастеряв свой обычный апломб, повела себя трусливо. Затем мобилизовали Национальную гвардию. Наконец зачинщиков арестовали, и спокойствие было восстановлено.
— Кто же стоял за всем этим? — спросила я.
— Четыре человека. — Тальен раскурил трубку. — «Четверка», как их сейчас называют, питомцы террора. — Он перечислил имена: Бийо-Варен, Колло д’Эрбуа, Барер, Вадье.
— Депутат Барер? Ваш старый друг?
Барер и Тальен вместе приходили на наши собрания на улице Сен-Доминик. Я вспомнила, как депутат Барер поддерживал Александра в Ассамблее, как побоялся помочь мне, когда арестовали Мари. И Вадье, конечно… Депутат Вадье подписал постановление о моем аресте. И все же несколько лет назад они были товарищами Александра — идеалистами, стремившимися изменить мир к лучшему. Ныне Александр мертв, а они скоро окажутся в тюрьме… или того хуже — в Гвиане.
[73]
— Да, — сказал Тальен. — Странные повороты совершает история, не правда ли?
2 апреля
Утром вбежала взволнованная Агат:
— Там пришел странный человек, непременно хочет говорить с вами.
— В каком смысле «странный»? — спросила я.
С улицы доносились крики и выстрелы. На душе у меня было неспокойно: сегодня «Четверку» отправляли в Гвиану, увозили из города в телегах. Одна половина Парижа требовала их гильотинировать, другая — освободить.
— Он него плохо пахнет, и он какой-то нервный, — объяснила Агат.
Я подошла к дверям. Голова пришедшего была так замотана шарфами, что из-под них едва виднелись его глаза.
— Гражданка Богарне, это я. — Он опустил меховую муфту и снял один из шарфов.
— Гражданин Фуше? — ахнула я.
Агат стояла рядом.
— Можете идти, — сказала я ей.
Агат ушла.
— Я зашел попрощаться, — шепнул Фуше.
— Не понимаю… — Я взяла его за руку и ввела в дом.
— Как вы знаете, «Четверка» арестована и выслана. Однако, если бы не вмешательство депутата Барраса, она была бы «Пятеркой». Меня пощадили при условии, что я исчезну.
— Исчезнете? Вы? — Я усадила его рядом с собой на небольшой скамеечке возле двери. — Но почему?
— Слишком много совал нос не в свои дела, наверное, — пожал плечами Фуше. — Займусь теперь разведением свиней.
Я улыбнулась. Мне было трудно представить его свиноводом.
— Я люблю свиней, — сказала я.
— Я и забыл, что вы выросли на плантации.
— Но где вы теперь будете жить со своими свиньями?
— Недалеко. — Он протянул мне бумагу. На ней аккуратным почерком бы написан адрес. Фуше поднялся, собираясь уходить. — Вы, конечно, слышали о происшествии в больнице, в отеле «Дьё».
— Вы имеете в виду то чудо?
Безнадежно больной ребенок исцелился за одну ночь, мне об этом рассказала Гортензия.
— Чудес больше не бывает, гражданка. Вы это знаете.
— Вы говорите об этом с грустью.
— Это мошенничество, дети тут — лишь пешки! Больного увезли из больницы в Тампль, чтобы выдавать за Мальчика.
— Но где же Мальчик?
— Это я и сам хотел бы знать. Ваш друг Лазар…
— Генерал Гош?
— Он подставляет себя под удар. С восставшими ведутся переговоры о мире, и, я так понимаю, одно из их требований — восшествие Мальчика на престол.
— Генерал Лазар Гош никогда не согласится!
Гражданин Фуше кивнул.
— Зато Баррас мог бы… — сказал он. — Пообещать, а затем обмануть.
Все мое тело охватило непривычное покалывание. Я на многое способна закрыть глаза, но на такое?.. Я хотела только мира.
— Как это будет удобно, — продолжал гражданин Фуше, — если Мальчик… вернее, то дитя, которое все сочтут Мальчиком, скончается от болезни…
Гражданин Фуше поклонился и пошел прочь, пряча лицо под шарфами.
НЕИЗВЕСТНОЕ ДИТЯ РАССТАЕТСЯ С ЖИЗНЬЮ
3 июня 1795 года
Три дня назад доктор Десо, лечивший Мальчика, внезапно скончался от воспаления мозга — по крайней мере, так об этом сообщалось. Улицы гудят от слухов. На этот раз Агат согласна с Ланнуа: врача отравили.
Я все повторяла им, что для такого вывода нет никаких оснований, но теперь и племянник доктора заявил, что его дядя был отравлен, — и все оттого, что он обнаружил, что ребенок, за которым он ухаживает, вовсе не дофин.
— Вот видите! — в один голос воскликнули Ланнуа и Агат.
8 июня
