Днем я спросила Лазара:
— Увидимся завтра?
До его отъезда осталось всего несколько дней. Прочистив горло, он произнес:
— Аделаида приезжает. А с ней мои лошадь, шпага и пистолеты. Мне все это необходимо.
На меня навалилась слабость.
— Завтра?
Он потянулся меня обнять.
1 сентября
Завтра утром, накануне своего дня рождения, уезжает Эжен. Мы с Гортензией приготовили пирог без единого яйца и без сахара. Просто чудо, что нам удалось его съесть. Окружили пирог цветами из сада.
— По крайней мере, цветы бесплатные, — сказала я.
Эжен трижды начищал свои сапоги. Мой сын солдат, в тринадцать лет.
ДРУЗЬЯ УТЕШАЮТ И ОГОРЧАЮТ МЕНЯ
Суббота, 6 сентября 1794 года
Тереза и Тальен вчера убедили меня сходить на концерт в «Фейдо».
— Лекарство от меланхолии, — посоветовала Тереза.
Уговорить меня было нетрудно. Большинству приходится выстаивать в очереди за билетами в «Фейдо» по три дня.
Тереза одолжила мне шляпу с длинным серебряным плюмажем, того же цвета парик и ожерелье в виде змейки.
— Так и пойдете? — спросила Ланнуа, увидев, что я собираюсь уходить.
— Ты бы видела одеяние Терезы! — усмехнулась я. Осуждающий взгляд Ланнуа показался мне забавным. — Куда большее внимание привлекает то, что мадам Кабаррюс не обременяет себя отдельными предметами женского туалета.
В театре была ужасная давка. «Фейдо» знаменит своим великолепным оркестром и лучшими в Париже солистами, но в первую очередь всех привлекает не это.
— Все дело в публике, — объяснила Тереза, и я не могу не согласиться. Все парижские дамы приезжают сюда, вырядившись будто для сцены, и выглядят как куртизанки. Никаких корсетов в «Фейдо»!
Я чувствовала себя знаменитостью; собравшаяся публика стояла вдоль прохода в три ряда, наиболее яркие и возмутительные наряды вызывали аплодисменты. Тереза в наряде монахини превзошла всех.
— Вам бы актрисой быть, — сказала я ей. Напиравшая толпа меня пугала.
— Я и есть актриса, — сказала Тереза.
В театре зрители переходили из ложи в ложу — не то что в прежние времена, когда считалось неприличным, если дама хоть на шаг отойдет от своего стула. Была тут и Фортюне Гамелен: уродливая семидесятилетняя креолка, известная своими непристойными остротами и «телом, которое заставляет мужчин плакать», по выражению Тальена. И миловидная мадам Шатурну (известная также как Миневра), в своем белом газе подобная сливочному пирожному. Была даже моя старая знакомая, миниатюрная мадам де Крени в забавном головном уборе с огромным, торчащим вверх пером.
Тут было на что посмотреть: стареющие аристократы, бывшие модники и модницы со своими подросшими при терроре детьми отбросили всякие приличия и вырядились предельно возмутительно.
— Это напоминает мне карнавал на Мартинике. — Я продолжала рассматривать публику. Мы сидели в роскошной ложе Терезы, потягивая прекрасное шампанское.
— Это не сын ли гражданина Ломени? — спросила она, указывая на молодого человека в клетчатом сюртуке и огромном зеленом галстуке. — Это у него такой светлый парик?
«Золотая молодежь», так их называют теперь — наших возмутительно одетых молодых людей.
— Толпа опустившихся тридцать четыре пополам, — произнес кто-то.
Тереза обернулась, расплескав шампанское.
— Гражданин Фуше! Вечно вы подбираетесь ко мне сзади.
Я попыталась скрыть удивление. Это же Фуше, обвиняемый в массовых казнях в Лионе, — депутат, подпись которого стояла на большинстве смертных приговоров… Тем не менее вот он, передо мной: небрежно одетый, неопрятный, со следами оспы на лице, с щербатыми зубами и непослушными рыжими волосами. Мне говорили, что он помешался от горя после смерти дочери. Как этот нелепый человек мог быть таким чудовищем?
— «Тридцать четыре пополам»? — переспросила я. — Я уже слышала это выражение. Что оно значит?
Тереза объяснила:
— Тридцать четыре делим на два, получаем семнадцать. Мальчик в Тампле, наследник Людовика Шестнадцатого. Семнадцатый по счету.
— Скорее, семнадцатый в очереди к трону. — Наш маленький король. «Малыш», как зовет его Гортензия; десятилетний сирота, еще недавно спавший среди крыс в тюрьме Тампль. Как считают некоторые, самый вероятный претендент на престол.
Тереза наполнила наши стаканы.
— Разве «французская революция» — не анаграмма фразы «Франция желает вернуть короля»?
Я посмотрела на нее и на мгновение усомнилась в республиканских убеждениях своей подруги.
— Роялисты! — фыркнул гражданин Фуше, извлекая из кармана камзола табакерку. — Тупые, жадные, совершенно безнравственные люди, и все сегодня здесь. — Полузакрыв глаза, он вдохнул табак.
— Вы шутите, — сказала я.
Гражданин Фуше, улыбаясь, смахнул табачные крошки с камзола.
То была улыбка человека, не привыкшего шутить.
— Гражданин Фуше в курсе всего происходящего, — объяснила Тереза. — Именно поэтому он часто оказывается полезен.
Она подалась вперед, позволяя ему заглянуть в низкий вырез ее платья.
— Ходят слухи, что у вас свои глаза и уши в каждом салоне, гражданин.
Фуше захлопнул табакерку. Раздавшийся звук походил на щелчок взводимого пистолетного курка.
— Желаете что-то сообщить, о покровительница свободы?
Тереза стукнула гражданина Фуше по руке веером.
— Ваше притворство могло бы обогатить вас за игорным столом.
Музыканты стали настраивать инструменты. Сидевшие ниже нас захлопали, потом засмеялись.
Гражданин Фуше повернулся, собираясь уходить.
— Приятного вам вечера, гражданки. Вижу, концерт вот-вот начнется.
— Какой интересный человек, — сказала я после его ухода.
Тереза лениво обмахивалась веером.
— Вы заметили, что Ива Теу здесь?
Ива Теу — известная в обществе пожилая дама, бывшая герцогиня.
— Это имеет какое-то значение? — спросила я.
— Она шпионка гражданина Фуше. — Тереза допила свой стакан.
— Ива? — Неповоротливая, дородная Ива Теу шпионит по просьбе Фуше?
Тереза рассмеялась.
— Роза, вас так легко поразить!
— Замышляете что-то, дамы? — сказал вошедший в ложу депутат Баррас под руку с Тальеном.
— Ох уж эти озорники! — Тереза, прикрываясь веером, состроила гримасу. — Вы оба выглядите… скажем так, ярко. Депутат Баррас, сбиваете с пути моего милого?
