— Депутат Богарне! Почему, черт возьми, ты не говорил мне, что у тебя такая очаровательная жена?
— Роза, должен сказать, что вы произвели сильнейшее впечатление на всех моих товарищей, — заметил Александр. — Куда ни приду…
— Александр, не знала, что ты приехал! — прервала Александра его кузина Мари. Весь корсаж у нее был усеян розетками из красных и синих лент, знаком революционеров.
— Депутат Богарне, как приятно вас видеть! — вступила княгиня Амалия, качая старомодной прической: высокой, сильно напудренной и украшенной шелковыми лентами и перьями.
— Неужели у нас еще сохранились парикмахеры, умеющие делать такие прически? — удивился депутат от Пуату.
— Увы! С мукой сейчас туго, к тому же ей приходится пудриться самой, — сказала Мари.
Подслушивавший князь Фредерик хотел сказать что-то в защиту сестры, но тут Дюнкерк представил нам еще одного депутата, мсье Лиоте, и разговор перешел на новый земельный налог.
Александр и Фредерик извинились, собираясь уходить, — они опаздывали на заседание дискуссионного клуба,
[44] «образованного под эгидой добродетели», как выразился Александр, надевая шляпу.
— Я увижу вас и детей в Фонтенбло? После праздников?
— Что ж, я бы с удовольствием…
Он взял меня за руку и нежно поцеловал ее.
— Это будет всецело мое удовольствие.
ТЯЖЕЛАЯ УТРАТА
Среда, 1 декабря 1790 года
Фонтенбло — город-призрак. Сейчас-здесь никто не живет, кроме цыган, которые разбивают на его улицах свои таборы. Дворцовые сады заросли, повсюду высокая трава.
Тем не менее наша встреча была очень трогательной: маркиз от волнения заикался сильнее обычного, тетушка Дезире разрыдалась. Старики ахали, как выросла Гортензия, и без конца целовали ее.
Маркиз слаб, как может быть слаб человек в семьдесят шесть лет. В самом деле, большое счастье, что он еще с нами. Тетушку Дезире я нашла здоровой телом и душой, это для меня большое облегчение. В их доме видны признаки небрежения — ясно, что они едва сводят концы с концами.
Довольно скоро тетушка Дезире перевела разговор на Александра. Она вырезает все, что о нем пишут в листовках, и вклеивает вырезки в большой альбом, который с гордостью нам показала, благоговейно переворачивая страницы. Она не упомянула о своем отношении к его взглядам. Интересно, что она о них думает? И как бы она могла о них не думать? Александр высказывался за отмену феодальных прав — не трудно догадаться, чего это стоило маркизу, его отцу! Теперь он выступает сторонником превращения церкви в государственное учреждение. Неужели тетушка не понимает, что это значит?
— Взгляни на эту, — предложила она, указывая на одну из вырезок. — Его имя упомянуто целых пять раз.
— Поразительно, — пробормотала я, переворачивая страницы альбома.
На следующий день
Утром обсуждали с тетушкой Дезире денежные дела. Более откладывать невозможно: надо решить хотя бы, что делать с Аделаидой д’Антиньи, незаконнорожденной дочерью Александра, которую мы обе поддерживали, хотя едва хватало на жизнь самим. Тетушка Дезире считает, что я недостаточно тверда с Александром и что моя слабость сильно упрощает ему жизнь.
— Если бы ты потребовала большего, он бы, вероятно, почел за благо примириться.
— Может быть, я не желаю примирения, — сказала я, продолжая шить.
— И все же ты к нему неравнодушна!
— Как и многие женщины. — Об «успехах» Александра ходили легенды.
Тетушка Дезире прокашлялась. Последовало недолгое молчание.
— Но ты же не хочешь оставаться одна?
— По-моему, у меня нет иного выбора.
Тетушка Дезире опустила кружево, которое плела.
— Роза, я должна тебе кое-что сказать, — начала она, как будто собиралась поведать страшную тайну. — Мудрая женщина не позволяет себе беспокоиться из-за «развлечений» мужа. Она закрывает на них глаза. Предоставляя мужу свободу, ты получишь над ним власть.
Признаюсь, я не нашлась что ответить. Я знала, что тетушка умеет добиваться своего, но не подозревала, что при этом она руководствуется такой философией.
Чувствуя, что завладела моим вниманием, тетушка Дезире продолжала:
— Александру нужны бурные проявления чувств, он легко увлекается. Однако такая непомерная чувствительность лишь подчеркивает доброту его сердца. Семью, пережившую расставание супругов, уже не восстановишь, а бесчестье ляжет на поколения потомков. Говорю, понимая, что тебе больно это слышать, но прислушайся к голосу мудрости и опыта. Роза, ради детей ты обязана сделать все, что в твоих силах, ради примирения с мужем — человеком, которого дал тебе Бог.
Сейчас уже давно стемнело. Я сижу у себя в комнате. Лекция тетушки Дезире вызывает у меня улыбку, но сказанное ею приводит меня в уныние. Я без колебаний умру за своих детей, но стану ли я ради них жить с Александром?
Фонарь бросает на стены трепещущие тени.
В его призрачном желтом свете я вижу благополучие, но тени сулят горе… В этих зыбких тенях я вижу свое поражение.
13 декабря 1790 года, Париж
Дорогая Роза, сегодня одиннадцатая годовщина нашего венчания. Пишу, чтобы напомнить Вам о союзе, давшем миру двух прекрасных детей.
Собираюсь на праздники в Фонтенбло. Нет сомнений, что туда также собирается приехать и мой брат-роялист. Общаться не горячась для нас теперь почти невозможно, но ради гармонии семейных отношений я постараюсь отложить мысли об истине в сторону.
Ваш муж Александр Богарне
P. S. Проследите, чтобы Эжен ежедневно занимался. Не допускайте никаких исключений, ибо именно из-за потакания слабостям пускает корни его природная склонность к лени.
Рождество
Приехал Александр, нагруженный подарками. Среди них ларчик для ювелирных украшений для Гортензии и эмалевые пряжки для туфель — для меня. От волнения Гортензия разрыдалась и заперлась у себя в комнате. Так сказался нежданный знак внимания от незнакомца, ее отца.
Вполне разделяю ее смятение.
Воскресенье, 26 декабря
Что за ужасный вечер! Тетушка Дезире сидит в гостиной с маркизом, дает ему эфир, старается его успокоить.
Все началось после ужина, за кофе. Маркиз спросил Франсуа о том, как идут дела в Ассамблее. Александра, мне кажется, покоробило то, что с этим вопросом отец обратился не к нему, и он пустился пространно излагать выдвинутые им предложения. Тогда Франсуа предложил Александру рассказать отцу о своих взглядах на духовенство.
