Сплю, положив под подушку миниатюрный портрет Эжена. Сегодня вечером не смогла найти его. Меня охватил страх — увижу ли когда-нибудь сына?
МЫ БЕЖИМ ПОД ВЫСТРЕЛЫ ОРУДИЙ
3 июня 1790 года
Нам сообщили о восстании мулатов на острове Сен-Пьер. В своей утренней проповеди отец Дроппит рассуждал о существовании души у негров, после службы говорили об оружии. На ночь кладу пистолет на тумбочку подле кровати.
30 июня
Сегодня мама сказала:
— Надо тебе ехать, Роза. Бери дочку и возвращайся во Францию. — По ее темным глазам я не могла понять, что она думает. — Тут не место для воспитания ребенка.
Мама подтолкнула ко мне по столу матерчатый кошель. В нем были монеты, которые она каждый день добросовестно пересчитывала.
— Не могу!
Кошель я оттолкнула. Как я могу оставить ее и больных отца и Манет, когда им угрожает смерть?
— Англичане готовят нападение. Если не уедешь сейчас, своего сына никогда больше не увидишь…
У меня к глазам подступили слезы.
— Но…
— Я не желаю оплакивать и тебя тоже! — тихо, почти шепотом, сказала мама, а потом добавила: — Не хочу похоронить всех своих дочерей!
В тот же день, позже
С тяжелым сердцем написала дяде Ташеру: просила, если возможно, найти места на корабле, идущем во Францию.
1 августа, полдень
Придя утром на веранду, застала маму за штопкой уже многократно штопанных носков.
— Ты уезжаешь, — сказала она и посмотрела в сад на мокрые от дождя цветы, за которыми я ухаживала.
Кивнув, я отвернулась. Я уже устала плакать.
7 августа
Сегодня вечером, после ужина, расчесывала волосы Манет и заплетала их в темные косы. Пока дочь не уснула, читала ей из «Поля и Виржини».
[38] Потом сидела, положив книгу на колени. В открытое окно, за которым в переплетениях ветвей мангового дерева всходила луна, задувал бриз, колыша пламя свечи. В детстве мы с Манет забирались на это дерево. Как мне попрощаться с ней?
Вторник, 10 августа
Проснулась незадолго до рассвета. Как по волшебству, дождь перестал. Я тихо спустилась вниз, вышла из сахароварни и прошла к пруду, где купальня. Положила сорочку и головной платок на мокрые камни и погрузилась в чистую воду. В траве шуршала лягушка, в кронах древовидных папоротников шумел ветер, в остальном было тихо. В воздухе пахло апельсиновыми деревьями.
Заворковали голуби. С тяжелым сердцем я вышла из воды: пора! Оделась, вернулась домой и стала прощаться с рабами. Каждому дала по ливру и оставила три луидора надсмотрщику, чтобы он разделил их среди работавших в поле. Я знала, что мама этого не одобрит, поэтому попросила никому не рассказывать.
Да Гертруде я велела отдать Мими мой изумруд.
— Исцели ее, — сказала я, — разомкни ей сердце.
Да Гертруда заплакала, и я обняла ее.
— Ступай! — сказала она, отталкивая меня.
Тогда я поплелась в отцовскую комнату.
— Итак? — сказал он.
Я села у кровати на шаткий стул. Одна из его ножек была подвязана пеньковой веревкой, но не очень туго. В комнате стоял тяжелый запах, к которому я давно привыкла; «запах смерти» — называла его мама.
Я взяла отцовскую руку. Кожа была сухая и тонкая, как сброшенная кожа змеи.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросила я, ибо моя привязанность к нему обрела форму служения.
— Ты уже достаточно для меня сделала… Достаточно для умирающего.
Я хотела возразить, но поняла, что бессмысленно отрицать реальность близкой смерти, и молча кивнула.
— Мне будет не хватать тебя, — сказала я.
— Моя принцесса! — Он сжал мне руку.
Мне вспомнились детские годы, очарование историй, которые отец рассказывал мне, мечтательной девочке, лежавшей в гамаке под манговым деревом с пальмовым листом в руке. Я поцеловала его в щеку.
— Мой король, — и сделала изящный реверанс, которому он научил меня в детстве. Царственно отбросив ногой воображаемый шлейф, я повернулась, чтобы уйти. Выходя из комнаты, услышала его тихий смех. Мы не стали прощаться.
Уже перед самым отъездом я пошла к Манет. Она спала и казалась старой и неживой, как скульптура. Постель была в беспорядке. У меня не хватило духу разбудить сестру. Я поцеловала ее в лоб и вышла из комнаты. Больше я никогда ее не увижу.
Было еще очень рано, всего восемь часов, когда Сильвестр подал экипаж к сахароварне. Я помогла Гортензии забраться на сиденье и повернулась к маме.
— Приедешь во Францию?.. — Я не могла произнести «после»: после смерти отца, после смерти Манет.
Она крепко стиснула мне руки. Я села в экипаж. Сильвестр щелкнул кнутом, лошади тронули. Возле каменной стены я оглянулась; мамы уже не было видно. Я смотрела, как, удаляясь, дом делается все меньше и меньше.
13 августа, Форт-Ройял
Тетя Ташер в ужасе, весь дом погружен в хаос: в каждой комнате стоят раскрытые ящики. Она объяснила, что переезжает с детьми в деревню.
— Здесь небезопасно!
Морской сундук оставили в каретном сарае. Надеюсь, мы тоже скоро уедем.
Мы с Гортензией расположились в комнате на третьем этаже. Тут жарко, зато нет посторонних. Я сижу за письменным столом в эркере, окна которого выходят на залив. Сквозь пелену дождя едва виднеются стоящие на якоре четыре военных корабля и несколько торговых. Дядя вернется домой поздно. У него сейчас много хлопот по службе в связи с происходящими здесь волнениями. Сегодня вечером он сможет сказать, каково положение с нашим отъездом во Францию.
Понедельник, 6 сентября
И здесь тоже началось восстание! Дядя Ташер заключил бунтовщиков под стражу, но стражники их освободили и открыли в городе стрельбу.
Я в это время находилась в резиденции губернатора де Виомениля, который бегал из комнаты в комнату, крича и размахивая руками. Мадам де Виомениль упала на колени и стала громко молиться. Я увела Гортензию подальше и, стараясь не обращать внимания на мушкетную стрельбу, читала ей из «Басен» Лафонтена. Затем к нам прибежала горничная и сказала, что дядя Ташер отправился в форт на переговоры с бунтовщиками? Мы с Гортензией отважились спуститься в переднюю гостиную, где собрались все. Наконец из форта прибыл посыльный вместе с худощавым человеком в грязном парике.
— Барон Ташер взят в заложники, — с театральным жестом объявил он. Бунтовщики заключили дядю в тюрьму и угрожают убить его, как и всех остальных в городе. Мне помогли сесть на стул.
