Старуха трясла головой и что-то бормотала. Наконец заговорила, но медленно и как-то странно.
— Ты неудачно выйдешь замуж. Овдовеешь.
Я приложила ладонь к груди.
Старуха затряслась, выкрикивая непонятные слова.
— Мими, что она говорит?
Старуха запела мужским голосом и стала танцевать. Я попятилась, споткнулась о выступавший из земли узловатый корень, упала и поспешно поднялась на ноги.
— Ты станешь королевой, — напевно протянула старуха.
НАКАЗАНИЕ
Понедельник, 4 августа 1777 года
При виде преподобного Дроппита на серой кобыле я напугалась и побежала по тропинке к хижине из маниоки. Мими орудовала большим железным скребком.
— Отец Дроппит едет! — сказала я. — Зачем бы это? Сегодня не праздничный день.
Мими перестала скрести.
— Я вчера утром исповедовалась, — добавила я.
— Ты рассказала ему?
— Про ведьму вуду? — Я кивнула.
— А ты сказала, что это я тебя отвела? — По глазам было видно, что Мими испугалась.
— Что ты, нет! — Я вдруг заволновалась и отвернулась. — Что там происходит?
Я не собиралась подслушивать, это вовсе не входило в мои планы. Но почему-то вместо того, чтобы пойти прямо в сахароварню, я спустилась в овраг. Со своего места на хлопковом дереве я различала голоса на веранде: мамин, бабушки Санноа и отца Дроппита.
— Понимаете, в таком вопросе… — говорил он. — Стоит ли удивляться…
— Боже мой! — воскликнула мама.
Преподобный добавил что-то, чего я не поняла. И тут же услышала, как открылась и захлопнулась парадная дверь. Послышался голос Манет.
Манет! Я напрягла слух, но только и смогла расслышать слова бабушки Санноа:
— А я тебе говорила! Я предупреждала, что этим закончится.
Парадная дверь хлопнула вновь, и вскоре я услышала, как наверху в спальне плачет Манет. Затем преподобный Дроппит сказал:
— Если дать волю дьяволу… Вам следует немедленно…
— Но, отец Дроппит! — воскликнула мама.
Я вслушивалась изо всех сил, но на ветку надо мной сел черный горный вьюрок и защебетал так громко, что я не могла разобрать ни слова. Я потрясла ветку, чтобы его спугнуть. Отец Дроппит говорил:
— Если вы не поспешите…
Вдруг потемнело, и пошел дождь — сперва понемногу, потом крупными, тяжелыми каплями.
— Роза! — позвала мама.
Я слезла с дерева и подошла к веранде.
— Бог мой, Роза, — сказала мама. — Ты же вся промокла.
Бабушка Санноа сидела, ссутулившись, в плетеном кресле. Преподобный Дроппит стоял у двери с пустым стаканом в руке. Он кивнул мне.
— О чем ты только думаешь, гуляя под таким ливнем? Иди переоденься в сухое и возвращайся. Нам надо поговорить с тобой, — сказала мама.
Я охотно пошла наверх. На верхней площадке лестницы мне повстречалась Катрин с пяльцами в руках.
— Манет говорит, ты станешь королевой. Говорит, так предсказала старая ведьма. Но Манет плачет и никак не перестанет. Что случилось?
Даже на лестнице было слышно, как ревет Манет. Я прошла по темному коридору к ее комнате и постучала.
— Манет, это я.
Плач прекратился, но сестра не отвечала.
— Ничего тебе не сделаю, обещаю, — сказала я и открыла дверь.
Она лежала, сжавшись, в углу небольшой кровати под балдахином. Я села на кровать с противоположной стороны. Глаза у Манет были красные, из носа текло. Я поискала за корсажем, достала носовой платок и дала ей.
— Я знаю, ты проболталась, — сказала я.
— Ты с ума сошла? — всхлипнула она, судорожно вздохнула и испуганно поглядела на Катрин, которая подошла и встала у двери в комнату.
Я отрицательно покачала головой.
— И зачем только ты увязалась за нами! Ты говорила что-нибудь о Мими?
— Нет!
— Ты понимаешь, что случится, если ты проболтаешься, Манет? Мими продадут… или отправят на плантацию.
Или того хуже.
— Но я же ничего не сказала! — сказала Манет и заплакала, всхлипывая так горько, что я даже испугалась.
Когда я вернулась на веранду, дождь уже перестал. Мама и бабушка Санноа вышли попрощаться с преподобным Дроппитом. Я стояла в прихожей у парадной двери, сцепив перед собой руки, и ждала. Судя по всему, серая кобыла отца Дроппита заупрямилась: мальчишка-конюх выговаривал ей на языке чернокожих. Лошадь успокоилась, и вскоре послышался удаляющийся цокот копыт по камням.
На дорожке показалась мама под руку с бабушкой Санноа. Позади них, обнюхивая траву, ковыляли два мопса. Оба были совсем мокрые от дождя и походили на больших крыс. Бабушка Санноа что-то говорила маме. Потом мама подняла глаза и заметила меня.
Я затаила дыхание и выпрямилась.
— Если не ты, то я сама ей скажу, — сказала бабушка Санноа, опускаясь в кресло с сиденьем из волокон агавы. Один из мопсов вспрыгнул ей на колени, но она столкнула его.
Мама повернулась ко мне.
Я опустила голову. Может, стоит броситься к ее ногам? Разве не так в подобных случаях поступают раскаявшиеся грешники?
— Подумать только, ты заставила пойти с тобой маленькую Манет! — прошептала мама так тихо, что я едва могла расслышать.
— Давай я ей скажу, — предложила бабушка Санноа.
Мама глубоко вздохнула:
— Мими нам, конечно, придется…
— Нет! — Меня переполняло отчаяние. — Мими не имеет к этому никакого отношения. Я умоляла ее отвести меня, но она отказывалась. Я одна виновата… — Слова приходилось судорожно выталкивать из горла.
Мама сняла с шеи цепочку с большим серебряным крестом, взяла меня за ладони и вложила в них крест.
— Посмотри на меня, Роза, — сказала она.
Я посмотрела ей в глаза.
— Поклянись говорить правду.
— Мими не виновата. Это все я, моя вина, — прошептала я. Получилось довольно правдоподобно.
— Она не водила тебя к нечестивой женщине в лесу?
Я отрицательно покачала головой.
— Скажи это вслух.
— Мими не ходила с нами, — солгала я. Крест у меня в руках был тяжел и холоден. Я сунула его обратно маме.
— Накажи ее, — сказала бабушка Санноа.
Мама села на табуретку.
— Подойди ко мне, Роза, — сказала она и, когда я подошла, заставила меня встать перед собой на колени. Нежным прикосновением мама убрала пряди влажных волос с моего лба.
