Я не могла вымолвить ни слова. Новую армию? Откуда же возьмутся солдаты? Разве он не видит, что Франция превратилась в страну женщин, пребывающих в трауре? Оставшиеся мужчины — либо старики, либо инвалиды.
— Потребуется всего четыреста тысяч, — сказал он.
Среда, 14 апреля 1813 года, Мальмезон
Долгих два часа сидели мы с Бонапартом под нашим тюльпанным деревом. Он рассказывал мне очаровательные истории о своем сыне, которому теперь два года (у него такой живой характер!), и жаловался на молодую жену (она вытирает губы после его поцелуев!). Затем заговорил о войне, о предстоящей кампании, о своей убежденности, что на этот раз он победит, что будет подписан мир.
— Но не позорный мир, а почетный. Не мир любой ценой.
Мне хотелось ему верить, почему бы и нет? Разве раньше он не творил чудес?
На прощание он прикоснулся к моей руке и обещал передать Эжену привет.
— Мои молитвы всегда с вами.
— Я был счастлив здесь, — сказал он, оглядывая сады.
26 апреля, Мансфельд
Дорогая мама, прости за почерк, у меня разыгрался ревматизм.
Моя армия снова в походе, двигается навстречу императору. Я уверен, что эта новая кампания быстро закончится и настанет мир. Этого хотят обе враждующие стороны.
Береги себя, милая мама, и передавай от меня приветы сестре и ее мальчикам.
Мы часто поем ее песни, они придают нам мужества.
Твой любящий сын Эжен
5 мая
Бонапарт одержал победу.
«Фонды поднялись до 76.90», — сообщила Мими.
Пятница, 7 мая
Еще одна победа! Все утро палили пушки.
12 мая 1813 года, Лютцен
Дорогая мама, выиграна большая битва. Император позволил мне вернуться в Милан, к моей прекрасной Августе и нашим детям. Мне предстоит набрать и обучить еще одну армию.
Я пожелал императору счастливого пути примерно с час назад. Он выглядит уставшим, все мы устали. Я на войне уже год.
Твой преданный сын Эжен
11 июня, славный день
Наконец подписано перемирие. Напуганные происходящим, смели ли мы верить, что у нас опять будет мир?
Понедельник, 23 августа, раннее утро
Император Австрии расторг перемирие и объявил войну Франции. Боже мой, это же отец Марии-Луизы! Как он мог так поступить с нами, — со своей дочерью, в конце концов?
30 октября, Мальмезон
Катастрофа под Лейпцигом. Я разрыдалась, прочитав: «Французская армия проиграла битву». Она сократилась на сорок тысяч человек.
Я заперлась у себя в комнате, ходила из угла в угол, молилась, рыдала. Вопреки доводам рассудка, написала Бонапарту.
[167]
9 ноября
Бонапарт вернулся во главе своей побежденной армии. Он вернулся без фанфар, без пушечной пальбы и марширующих оркестров.
2 декабря
Сегодня, в годовщину коронации, — некогда счастливый для Бонапарта день, — я получила удручающее письмо из Милана от моей милой Августы. Ее отец, веселый король Макс Баварский, объединился с врагами Франции! Более того, он пытался убедить сделать то же самое и Эжена.
Разумеется, мой сын ответил отказом.
«Бог дал мне мужа-ангела», — писала Августа. И бог дал ангела ему.
Понедельник, 3 января 1814 года
Щеки Гортензии горели.
— Мама, ужасные новости! Более ста тысяч казаков перешли Рейн и направляются к Парижу. Я никогда не видела императрицу Марию-Луизу в таком удрученном состоянии. Ты знаешь, что она мне сказала? Что, куда бы она ни поехала, повсюду привозит с собой несчастье, и всякий, оказавшийся рядом с нею, обречен страдать.
— А что говорит Бонапарт?
— Что это суеверная чепуха.
— Нет, я имею в виду совсем другое, — насчет казаков?
— Просит нас не беспокоиться: у него есть план.
14 января
Брошен клич: требуются солдаты.
— Я пойду добровольцем, — совершенно серьезно сообщил мне Уи-Уи.
— И я тоже, — эхом отозвался Пети.
Я объяснила, что берут не всех, есть возрастные ограничения.
— Дядя сказал, что мы ему нужны.
— Все нужны, — важно добавил Уи-Уи. — Даже старики.
И в самом деле, даже дорогой Гонтье собирается теперь записаться в армию.
— Гонтье, не надо! — отговариваю я его. Ему же наверняка больше шестидесяти! Но мои аргументы его не убедили. Что ж, я дала ему хорошего пони, одного из немногих оставшихся, — почти всех забрали в армию.
Суббота, 22 января
Стоя у своей кареты, Бонапарт сказал, что утром выезжает к месту предстоящей битвы. По его словам, через три месяца он либо одержит победу, либо погибнет.
— Я приехал не для того, чтобы вы плакали!
Он взял меня под руку, озадаченный моими слезами.
Я пыталась рассеять собственные страхи. Вся Европа объединилась в борьбе с Бонапартом; в его распоряжении всего пятнадцать тысяч человек. Победа невозможна!
Но «невозможно» — не французское слово, напомнила я себе.
— Позвольте, я…
«Поцелую вас», — едва не вырвалось у меня.
— …Пожелаю вам удачи, — закончила я и сделала реверанс.
Бонапарт долго смотрел на меня.
— Помните обо мне, Жозефина.
Он сделал шаг назад и прикоснулся к шляпе.
4 февраля
Ужасные слухи: говорят, войска Бонапарта вынуждены отступить на французские земли. Не знаю, верить ли.
Отправила Мими в Париж — пусть выяснит хоть что-нибудь. Она вернулась обеспокоенная: в Нотр-Даме возносят молитвы, в Лувре упаковывают коллекции.
18 февраля 1814 года, Милан
Дорогая мама, боюсь, это сильно тебя огорчит, но ты должна знать. Каролина и Иоахим перешли на сторону врага, и сегодня утром Иоахим открыто объявил войну Итальянской армии — то есть мне. Нет нужды говорить, насколько это отвратительно. Глубина моего сочувствия императору неизмерима. Ему приходится терпеть такую «семью»!
