Ну вот, все записано. Чернила, пока я пишу, высыхают. Теперь поскорее захлопну дневник — не могу смотреть на эти слова.
Воскресенье, 6 июля
Сегодня утром преподобный Дроппит подозвал меня к себе после церковной службы.
— Мадемуазель Ташер, твоя бабушка просила меня поговорить с тобой.
Я увлеченно листала страницы своего служебника.
[2] За окном ржали лошади, перекрикивались кучеры.
— Ты входишь в возраст, когда надо принимать важные решения, — шевеля кончиком мясистого носа, сказал отец Дроппит.
— Да, отец мой. — Под белой рясой темнели очертания его нижнего белья.
Преподобный помолчал.
— Советую тебе склониться пред волей Божией и принять жизнь служения.
Я почувствовала, что щеки у меня разгораются.
Отец Дроппит протянул мне носовой платок.
— Жизнь монахини смогла бы утолить голод твоего сердца.
За открытым высоким окном на погост мне была видна голова статуи Христа, глядящего в облака. О падре, мой сердечный голод с легкостью утолили бы праздники, шелковые туфельки и любовь привлекательного кавалера.
Преподобный Дроппит склонился ко мне.
— Когда-то и я был молод… — выдохнул он, и я уловила запах рома.
— Нет, отец мой, я же умру в монастыре!
«Прости меня, отче…» Я пятилась, пока не оказалась у двери, развернулась и выбежала вон из церкви.
24 июля
Мы с Мими играли среди развалин,
[3] когда она заметила пятно у меня на юбке.
Я подтянула испачканную часть на бок и изогнулась посмотреть. Что это, кровь?
— Это цветы, — сказала Мими.
Я не знала, что делать.
— Скажи маме, — посоветовала Мими.
— Не могу! — Это было бы нарушением правил благопристойности, которым мама следовала неукоснительно.
Мими дала мне кусок ветоши и объяснила, как им пользоваться. По ее словам, свой она стирает в ручье рано утром, когда никто не видит.
— Там, где мы купаемся? — Фу, до чего противно!
— Ниже по течению.
Теперь я хожу по дому, чувствуя между ног большой кусок ветоши, и мне кажется, что все это видят. Считается, что во мне свершилась важная перемена, но я чувствую только отвращение и недомогание.
Суббота
Мими учила меня гадать на картах: раскладывать их и понимать, что они говорят. Сегодня мы попробовали гадать моей сестре Катрин. На девятое место выпала карта «Смерть».
Катрин была недовольна.
— Это не настоящая смерть, — сказала Мими, собрала карты и стала принюхиваться.
Потом я ее спросила:
— Почему ты остановилась?
— Ты не почувствовала запах сигарного дыма? — шепотом сказала она. — Дух Смерти — обманщик. Никогда не верь ему.
Четверг, 31 июля
Дорогой дневник, случилось нечто ужасное, и у меня на сердце камень.
Все началось с того, что я солгала: сказала младшей сестре Манет, что мы с Мими пойдем на верхнее поле смотреть, не пришел ли в залив отцовский корабль.
— А ты оставайся здесь, — велела я сестре.
Мы с Мими прошли по тропинке за хижиной из маниоки, но на вершине холма свернули обратно к реке и Морн-Кро-Сури. И тут нас догнала Манет!
— Я же наказала тебе остаться! — закричала я.
— Ты солгала! Ты сказала, что вы идете на холм!
— А ты умеешь хранить тайну? — сердито покосилась на нее Мими.
— Клянусь, никому не скажу!
У реки было сумрачно, с ветвей деревьев свешивались пряди мха. Подходя к хижине гадалки, мы услышали кудахтанье курицы.
— Здесь живет оборотень, — испуганно прошептала Манет, беря меня за руку.
Я опасливо взглянула на Мими:
— Это правда?
Перед хижиной стояла жаровня с углями и сильно пахло жареной козлятиной. В тени веранды, крытой банановыми листьями, сидела, скрестив ноги по-турецки, чернокожая женщина. Юфеми Давид — жрица вуду.
Когда мы приблизились, она поднялась с места. Бальное платье из красного атласа с золотистой каймой, рваное и в пятнах, было ей очень велико. Седые курчавые волосы образовали вокруг головы подобие нимба. Позади нее у стены стоял ржавый мачете.
Мими прокричала что-то, чего я не поняла. Старуха ответила на языке чернокожих.
— Что она говорит? — спросила я.
— Входите, — сказала старуха. Из хижины вышел щенок и зарычал на нас.
— Я тут подожду, — сказала Манет.
Мими подтолкнула меня вперед.
— А ты разве не зайдешь? — спросила я.
Мы вдвоем приблизились к старухе. И чего тут бояться?
Юфеми была поразительно мала, чуть больше Манет. Черная кожа у нее на шее висела складками. В одной руке она держала сделанную из раковины плошку со свиными ножками, приготовленными в мякоти кокосового ореха, другой зачерпывала пищу и отправляла в рот. Старуха обсосала кость и бросила щенку, а потом заговорила с Мими на языке чернокожих. Я оглянулась. Манет стояла у горлянкового дерева, не сводя с нас круглых глаз. Закаркала ворона.
Мими тронула меня за руку.
— Она говорит, что будущее повсюду вокруг тебя.
— Что это значит?
Старуха ушла в хижину, вернулась с корзинкой и сунула ее мне в руки. В ней лежали: погремушка из тыквы, деревянная кукла, палочка, две свечи, кость, обрывки потрепанной ленты и распятие.
Старуха что-то сказала Мими.
— Она хочет, чтобы ты выбрала три вещи, — сказала Мими.
— Любые? — Я взяла из корзинки свечу, куклу и распятие.
— Она хочет, чтобы ты их положила, — сказала Мими.
— На землю?
Старуха запела. Я оглянулась. Манет по-прежнему стояла у горлянкового дерева. Глядя на нее, я пожала плечами. Помню, еще подумала: «Видишь, бояться нечего».
Старуха застонала, стала качать головой из стороны в сторону, белки ее глаз затуманились. Она взглянула на меня и вскрикнула. Этот крик, похожий на визг закалываемого поросенка, я не забуду никогда.
— Что это? — Нельзя сказать, что мне было совсем не страшно. — Мими! Почему она так кричит?
