17 марта, до полудня
В ближайший выходной пригласила всех Бонапартов на ужин в честь синьоры Летиции. Несколько минут назад мой кучер уехал развозить приглашения. Молюсь, чтобы все получилось как нужно.
В тот же день, в пятом часу пополудни
— Если кто-то распространяет слухи о муже подруги, как вы полагаете: следует ли ставить подругу в известность? — Минерва так энергично обмахивалась веером, что перья на ее шляпе колыхались.
— Это, я полагаю, зависит от рода слухов, — заметила мадам де Крени, выкладывая карту на стол.
— Так у вас есть новости о муже этой подруги? — спросила я Минерву, подняв со стола свои карты.
— О нет!
Мы играли в неловком молчании. Когда часы пробили четыре, я отложила карты в сторону:
— Минерва, пожалуйста…
— Это ложь. Просто слухи!
— И вы узнали их от?..
Она поморщилась:
— От вашей золовки, Паулины Леклерк.
— Вот как? — Я шлепнула о стол картой. — Могли бы мне сказать. Я все равно скоро узнаю, так лучше услышать от подруги.
— Это обычные сплетни, ну, знаете, что генерал завел себе любовницу…
Я обвела стол невидящим взглядом, уже понимая, что это далеко не все.
— И?..
— Дело в том… — запнулась мадам де Крени.
— Он, вероятно, сказал, что женится на ней…
— Если та забеременеет.
Карты я бросила.
19 марта
Бонапарты шлют соболезнования. Все до одного.
24 марта, Пасха
Три дня лежу в постели.
— У вас меланхолия, — установил доктор. Он настаивает, чтобы мне дважды в день делали кровопускание из ступни.
9 апреля
Днем, вскоре после обеда, Мими объявила, что ко мне явился посетитель.
— Капитан Шарль?
Вернулся из Милана! Не успела я положить пяльцы для вышивания, как он вошел в комнату, кружась, как танцор.
— Добрый день, синьора, — по-итальянски приветствовал он меня и сделал реверанс, оттянув в стороны, будто юбку, широкие венецианские штаны.
— Не принесешь ли нам портвейна, Мими? — попросила я, смеясь. — И чего-нибудь поесть. Вы голодны, капитан? — Я сняла со стула корзинку с принадлежностями для вышивания.
— Как волк. У вас новая горничная?
— Лизетт больше у меня не служит, капитан.
— Вот как? — лукаво улыбнулся он. — Не имеет ли это отношения к полковнику Жюно?
— Имеет, — согласилась я и покраснела от злости. Неужели все давно знают об этой интриге, кроме меня?
В дверях появился Мопс.
— А, вот мое чудовище! Хорошо ли мы себя вели? — спросил капитан, поглаживая пса по голове. — Не подпускали соглядатаев?
— Он болел… — Жестом я показала Мими, чтобы она ставила закуски на стол рядом со мной.
— Что ж, добрый мой друг, — сказал капитан Шарль, обращаясь к собаке как к человеку, — ты в руках добрейшей из женщин Европы. Многие мужчины тебе бы позавидовали.
— Должна с сожалением сообщить, что Мопс стал причиной международного скандала.
— Да что вы! — воскликнул капитан, отстраняясь от пса, пытавшегося лизнуть его в подбородок.
Я объяснила, что письма были перехвачены британцами, и вкратце изложила содержание посланий Эжена и Жюно.
— Но как Жюно узнал, что это я подарил вам Мопса?
— Должно быть, Лизетт сказала. Намекнув заодно, что мы с вами… — Тут я покраснела.
— Признаюсь, мне лестно обвинение, что я наставляю рога великому генералу Бонапарту! — усмехнулся капитан. — С этим я смогу войти в историю.
Как он молод, как несведущ!
— Хотела бы я разделить ваше настроение, капитан, но, боюсь, муж потребует развода.
— Из-за подаренной собаки?
— Пожалуйста, поймите: Бонапарт чрезвычайно ревнив. Он слишком бурно проявляет свои эмоции, я бы сравнила его с вулканом. Малейшее подозрение достигает в его воображении невероятных размеров и подавляет способность рассуждать трезво.
— Поэтому, я так понимаю, вечер со мной в комической опере даже обсуждать не стоит?
— Я никуда не езжу. Я под подозрением. Паулина Леклерк теперь моя соседка, она докладывает своим братьям о каждом моем движении. Не сомневаюсь: им вскоре сообщат и о вашем визите. Откровенно говоря, если я в ближайшее время не уеду из Парижа, то сойду с ума. Я разузнавала, нельзя ли купить сельское поместье по дороге на Сен-Жермен, но отчаялась раздобыть денег даже на первый взнос.
— Это может помочь. — Капитан Шарль вытащил из внутреннего кармана пухлый пакет, подкинув его так, что тот перевернулся в воздухе. Поймал и чинно преподнес мне: — Мы довольно неплохо заработали на последней поставке.
Я взвесила пакет на ладони.
— Пятьдесят тысяч ливров, — сказал капитан.
21 апреля
Я подписала договор о покупке поместья. Мальмезон теперь мой.
МОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
23 апреля 1799 года, Мальмезон!
День клонится к вечеру. Пишу эти слова, сидя за небольшим письменным столом в будуаре моего деревенского замка.
Меня обуял бунтарский дух. Я не делаю причесок, не крашусь, хожу в старых «лохмотьях», удобной домашней одежде. Смотрю на окружающие холмы, на свои четыреста акров лесов и полей с пасущимися на них овцами, коровами и лошадьми, и в душу нисходит покой.
Бык с кольцом в носу жалобно ревет возле хлева.
Утром объеду на гнедой кобыле свои владения, а днем вместе с садовником распланируем огород лекарственных растений. А вечером? Вечером буду слушать тишину. И засну довольной.
Это мой дом. Здесь я состарюсь, здесь и умру.
24 апреля, утро
Только что выслушала отчет дворецкого. Покраснев, как индюк, и стиснув в руках потрепанную соломенную шляпу, он сообщил мне, что куры не несутся, что на дальнем поле среди клевера растет болиголов, а для веялки нужна деталь, которая стоит сорок франков. Такого рода проблемы — будто бальзам для моей многострадальной души.
27 апреля
Я все сильнее отдаляюсь от цивилизованного мира. Встаю с солнцем, провожу день в компании слуг, крестьян, животных. Ранним утром работаю в огороде: сажаю, выпалываю сорняки, прореживаю посадки. Думаю о Париже, о никогда не прекращающемся брожении, о блеске и остроумии местной аристократии с чувством, удивительно сходным с отвращением.
