— Продолжайте. — Сидя в кресле, я подалась вперед. Что там сказано насчет публикации писем?
— Одно из этих перехваченных писем написано Бонапартом своему брату, это просто песня о распутстве его жены…
Моем распутстве?
Бото пожал плечами.
— Другое — от юного Богарне…
— От моего сына?
— …в котором он выражает надежду, что его дорогая мамочка менее порочна, чем ее представляют.
— Я не понимаю.
Порочна? В комнате было душно, пылали дрова в камине.
— Англичане собираются опубликовать эти письма? — спросил Баррас. Зубы у него стучали. — Но это же неэтично. Это запрещается международными соглашениями.
— Будь прокляты роялисты! — вдруг проверещал попугай.
28 нивоза,
[111] Люксембургский дворец
Дорогой друг, мы наконец получили копии тех писем, о которых писала «Лондон Морнинг Кроникл». Не считаю разумным направлять их Вам курьером. Если захотите заехать сегодня днем, буду на месте.
Дядюшка Баррас
17 января, ближе к вечеру
— Утешьтесь, я намерен запретить публикацию! — сказал Баррас, перекладывая стопки бумаг у себя на столе.
— Неужели письма настолько дурны?
— А, вот же. — Он передал мне лист бумаги. — Копия письма Бонапарта к его брату Жозефу. Но где же другое, от вашего сына?
Я посмотрела на слова «В семейной жизни у меня просто горе, ибо завеса с тайны ныне сорвана».
— Письмо от Эжена все прояснит.
Сын писал:
Дорогая мама, мне столько надо рассказать тебе, что не знаю, с чего начать. После своего разговора с Жюно Бонапарт пять дней был очень печален. Из того немногого, что мне удалось подслушать, все имеет отношение к капитану Шарлю. Он вернулся из Италии в твоей карете, он подарил тебе ту собачку, дескать, он даже сейчас с тобой.
Знаешь, мама, я не верю ни единому слову. Уверен, что все это — лишь сплетни, измышления твоих недоброжелателей. Люблю тебя ничуть не меньше! Не меньше прежнего мне хочется тебя обнять.
Миллион поцелуев, Эжен
— Это письмо будет опубликовано в Англии? — спросила я.
— И также, скорее всего, письмо от Бонапарта Жозефу. Ублюдки англичане поголовно безнравственны. У нас с ними неписаный договор не разглашать содержание частной переписки. Разумеется, мы посмотрим, что можно сделать, чтобы эти письма не были преданы гласности. Моя дорогая, что с вами?
Я судорожно пыталась сглотнуть возникший в горле комок.
— Не беспокойтесь.
Вся моя жизнь в один момент оказалась на виду у всех. Я чувствовала себя и оскорбленной, и разгневанной. Что я такого сделала, чтобы меня так позорили? Да, это капитан Шарль подарил мне Мопса. Да, это он сопровождал меня при моем возвращении из Италии. И да, он мой друг, я ценю его общество — а почему бы и нет?
— Поль, вы ведь понимаете, что капитан — всего лишь мой друг?
— Конечно! Разве наш миловидный капитан интересуется женщинами? Но не беспокойтесь о слухах, дорогая, никто ничего не узнает. — Он потер друг о друга большие пальцы и насупился: — Я просто не могу взять в толк, зачем Жюно так огорчать Бонапарта.
— А я, кажется, знаю, — прошептала я, в который раз припомнив слова Лизетт: «Вы еще пожалеете».
24 января
В одиннадцать приехала портниха, ее помощницы внесли образцы тканей, коробки кружев и лент, альбомы с картинками фасонов. Я выбрала одно платье, показавшееся мне красивым.
— Не рекомендую, — сказала Генриетта. — У вашей золовки, мадам Леклерк, очень похожее.
— Паулина Леклерк — ваша клиентка?
— И такая любопытная! На каждой примерке — а они бывают очень часто, мадам заказывает каждую неделю новое платье — она желает узнавать новости о вас.
— Расспрашивает обо мне?
— В самом деле, мадам. Только о вас.
25 января, днем
В три часа приехала модистка. Я показала ей набросок платья, которое я выбрала, и образцы ткани.
— Лола, мы знаем друг друга давным-давно…
— Очень давно, мадам!
— Если я задам тебе вопрос, скажешь ли мне правду?
— Мадам, знай я вас не так хорошо, я бы обиделась! — округлила она глаза.
— Прости, я сама не своя.
Я даже не знала, с чего начать, но не могла не спросить ее.
— Делала ли ты шляпы для мадам Леклерк?
— О да, мадам, она задает моим девушкам немало работы: еженедельно заказывает новую шляпку или даже две, — ответила Лола, держа в руках соломенный манекен головы.
— Мадам Леклерк когда-нибудь… обо мне спрашивала? Мне просто любопытно, только и всего.
— Она действительно любит поболтать.
Лола обернула газ вокруг головы манекена — получился восточный тюрбан.
— Она говорит что-нибудь обо мне? — спросила я, глядя в зеркало и поправляя плюмаж. Шляпа мне не шла.
— Разумеется, я не верю ни слову из того, что она рассказывает. — Лола сняла с меня шляпу. — Если бы мне не надо было обеспечивать работой моих девушек, я бы давно ей отказала в услугах. Она мелочная, вечно опаздывает, постоянно заставляет меня и девушек себя ждать. А у самой три любовника.
— Вот как? — Было общеизвестно, что после назначения Леклерка в Лион Паулина завела интрижки с генералами Моро, Макдональдом и Бёрнонвилем.
— И разве не грех, что лакей достает ее из ванны и переносит на кровать? По мнению мадам Леклерк, в этом нет ничего особенного, потому что он негр и вообще не человек, но, согласитесь, сам факт удивляет. Она позорит имя генерала, да благословит Господь его дела. А что до вас, то она сказала моей девушке Доре, что соблазнила всех ваших любовников, одного за другим, и каждого спрашивала, кто лучше, вы или она, и что было вашим… — Замолчав, она зарделась.
— Продолжай, Лола. Я нахожу это забавным.
— Словом, она выведывала у них ваши интимные секреты, — усмехнулась Лола. Двух передних зубов у нее не хватало. — Знаете, мадам, те самые женские секреты, заставляющие мужчин сходить по вам с ума, когда они разгорячатся… У меня самой есть несколько. Мой Люггер становится сам не свой, когда я… — Я вообразила тот способ, каким Лола сводит с ума своего хромого мужа. — Она говорит, что, по словам ваших любовников, единственная разница между вами — опыт. Но я этому не верю, мадам.
— Пожалуйста, сообщи своим девушкам, Лола, что у меня нет любовников.
