— Я опаздываю. Что вам угодно? — спросил он, застегивая серый мундир. Независимо от того, какие модные одежды я заказывала ему у портного, он неизменно ходил в этом мундире с потертыми эполетами.
— Лавалетт может быть тем мужчиной, которого мы…
Муж смотрел на меня в замешательстве.
— Для Эмили. — Я кивнула в сторону парадной двери. — Он во дворе.
— Лейтенант Лавалетт? Хотите, чтобы я с ним поговорил? Сейчас?
— Он уезжает через четыре дня!
Лавалетт появился в дверях столовой с зеленой фетровой шляпой в руке.
— Генерал говорил с вами? — спросила я, вставая, чтобы приветствовать его.
— Мадам Бонапарт, я должен признаться: Эмили — ангел, но… — Он провел рукой по лысеющей голове. — Она же девочка, а мне уже двадцать девять.
— Вы еще не так стары, лейтенант, — искренне сказала я, так как прежде думала, что он старше.
— Генерал сказал, мы должны обвенчаться через неделю.
Через неделю! Неужели Эмили предстоит познакомиться с ним у алтаря?
— В таком случае поедем к ней в школу завтра — вы, Бонапарт, Эжен и я. Я представлю вас, а вы сделаете предложение.
— 3-завтра?
19 апреля
Бонапарт должен был отправить директорам рапорт, поэтому в школу мы приехали только к полудню. К нам присоединились недавно поступившая сюда Каролина и Гортензия, а затем и Эмили.
— Такой чудесный день — прямо создан для пикника, — сказала я, обнимая их всех по очереди. Эмили была очаровательна в чепце с широкими полями.
— Я уже поела, — сообщила Каролина.
Я взглянула на Лавалетта. Он стоял, держа перед собой букет фиалок.
— Лейтенант Лавалетт, вы здесь кого-нибудь знаете? — Я представила ему девочек, но их больше интересовал новый мундир Эжена. — Может быть, пусть корзинку несет Эжен, — предложила я, подхватив Бонапарта под руку. Я знала здесь одно прекрасное место под дубами.
Мы прошли по широкой дорожке, усыпанной гравием. Каролина то и дело поглядывала на Лавалетта, на странный букет увядших цветов, который он стиснул в кулаке. Она прошептала что-то Гортензии, та захихикала. Я встретилась глазами с Лавалеттом.
— Знаю одну девушку, которая любит фиалки, — сказала я, подталкивая локтем Эмили. Не говоря ни слова, Лавалетт сунул ей букет. Девочки вдруг замолчали.
Мы подошли к месту, которое я имела в виду. Каролина, Эмили и Гортензия бросились разбирать корзинку. Эжен тем временем принялся складывать из салфетки шляпу-треуголку. Мы расстелили скатерть, выложили съестное: лепешки, неострый сыр, жареного зайца.
Быстро, в молчании поели. Бонапарт выкинул заячьи кости в заросли. Я попросила Эжена развлечь нас — у него замечательно получалось изображать разных людей. Потом пришло время собираться. Я взяла Бонапарта за руку:
— Мне бы хотелось взглянуть на пруд…
Эжен схватил Каролину и Гортензию за руки и побежал по дорожке. Эмили сделала несколько шагов, желая присоединиться к ним.
— Нет! — крикнул ей Эжен. — Вы останьтесь.
— Ох, я не могу это вынести, — сказала я Бонапарту, едва поспевая за ним.
Обернувшись, я увидела, как Лавалетт нагнулся и поцеловал Эмили в макушку.
— Кажется, уже можно возвращаться, — констатировала я.
Без даты
Луи лишь удивился тому, что Эмили выходит замуж, но более никаких чувств не выказал. Однако необходимость участвовать в экспедиции его не радует. Да и его здоровье меня беспокоит.
Воскресенье, 22 апреля
Эжен укладывает вещи. Сунув ему в саквояж песенку, сочиненную для него Гортензией, я заметила на полке альбомы для газетных вырезок. В доме было тихо.
«Можно посмотреть», — решила я. Взяла альбом, посвященный Гошу, и раскрыла негнущиеся страницы. Тут было все: и Лазар в дни славы, и постигшее его под конец жизни бесчестье. Затем следовали панегирики: излияния народного горя после смерти истинного республиканца, страстного защитника свободы. В речах, произнесенных после его смерти, я видела не столько скорбь по самому Лазару, сколько тоску по свободе, за которую он боролся и умер. Да, я помню: «Свобода или смерть!»
Я закрыла альбом и поставила его на прежнее место на полке.
4 мая
По дороге домой из театра Бонапарт сказал:
— Уезжаем сегодня вечером.
Я положила руку ему на запястье.
— Вы оговорились… не так ли?
Он достал часы и поднес их к окну кареты. Луна осветила циферблат.
— Как только доедем до дому. Луи и Эжена я заберу в Лионе.
— Но… — Мы же не уложили вещи! — А Гортензия? Я не могу уехать, не…
9 мая, Тулон
В порт Тулона въехали рано, несмотря на поломку в дороге.
— Смотрите! — воскликнул секретарь Бонапарта Фовель.
В гавани — лес мачт, здесь стоит на якоре французский флот.
— Это «Ла-Пумон»? — спросила я, засмотревшись. Семнадцать лет назад на этом судне я приплыла в Францию. — Сколько же здесь кораблей? — Я никогда не видела столько сразу.
— Триста десять, — сказал Луи.
— Величайший флот в истории со времен Крестовых походов! — восхитился Эжен.
Половина одиннадцатого утра
На рынке только и разговоров, что о флоте — о том, куда он направится.
— Есть даже ларек для ставок! — поразился Эжен.
— Держу пари на су, что в Португалию, — сказала Мими, поднимая взгляд от шитья.
— Интересно, на какое направление подали больше всего ставок? — спросил Бонапарт, отрываясь от книги своего любимого Оссиана.
«События веков протекших! Деяния минувших лет!»
— На Крым, — ответила Мими.
Эжен и Луи только посмеивались, воображая, что в точности знают, куда отправится экспедиция.
12 мая
Бонапарт развернул бурную деятельность: организует снабжение, просматривает списки, инспектирует корабли и артиллерию. Изучает карты. Он готов к предстоящей авантюре и нетерпелив. Ждет попутного ветра.
В тот же день, вечером
Подул ветер, но не в нужном направлении. Бонапарт смотрит в небо. Каждый час с крыши дома осматривает в бинокль горизонт, ищет признаки появления врага.
14 мая
Сегодня утром Бонапарт сам принес мне чашку горячего шоколада и сообщил, что я не поеду.
Бриз вздувал занавеси, наполняя комнату тошнотворным запахом гавани.
