В команде Звягинцева все прошло более цивилизованно. Возле сарая бойцы отловили молодую женщину. Несмотря на бесформенный балахон, она выглядела весьма привлекательно. Куница зажал ей рот. Позвали Короткова.
– Не кричите, мы вам ничего плохого не сделаем, – по-арабски сказал подошедший Даня. – Вы же не будете кричать?
Женщина отрицательно замотала головой.
– Давайте пройдем в дом и там поговорим, – продолжил Коротков.
Компания вошла в дом.
– Как вас зовут? Нахти – ваш муж? – спросил Коротков.
– Зульфия, – ответила женщина. – Да, он мой муж. – Испуг у нее прошел, но в глазах стояло непонимание.
– Ваш муж с подельниками взял заложников и грозится их убить. – Даня посмотрел на Зульфию в упор гипнотическим взглядом. – Вы должны поехать с нами, уговорить его этого не делать и сдаться властям, иначе его убьют. Вы согласны?
Что могут сделать с ней самой, Коротков не стал расписывать – зачем зря пугать женщину? Она немного подумала и согласилась.
…Среди египетского спецназа, стоящего в оцеплении, Звягинцев увидел несколько своих учеников. Узнав наставника, они приветственно замахали руками.
Переговоры вел Махмуд – здоровенный араб с ниточкой усиков над губой.
– Сдавайтесь. Отпустите заложников и выходите без оружия и с поднятыми руками, – орал он в мегафон. Две девочки и Зульфия стояли перед ним. – Атон, здесь твои дочери. Мы сделаем с ними то же самое, что вы делаете с женщиной, которая у вас. Но нас намного больше. Подумай, Атон, ради кого ты живешь. Я Махмуд, я не блефую и никогда не бросаю слов на ветер. Нахти, здесь твоя жена. Ты ведь любишь свою жену? – Он вынул пистолет и приставил его к виску женщины. – Она умрет, а потом умрешь и ты. А я знаю, что у тебя дети тоже есть. Мы их найдем и убьем.
Он убрал пистолет и передал мегафон Зульфии. Она закричала дрожащим от волнения голосом:
– Нахти, опомнись! Нас убьют, и дети останутся сиротами! Ты же знаешь, что о них некому позаботиться! Отдайте заложников! Нахти, я тебя очень люблю и не хочу, чтобы ты умер!
Махмуд забрал мегафон у Зульфии:
– Сдавайтесь, или мы прямо здесь начнем доказывать, что держим свое слово. Даю вам минуту на размышление. Время пошло.
Звягинцев посмотрел на часы. Секундная стрелка двигалась медленно, вязко, как будто цеплялась за циферблат. Пятьдесят секунд… сорок… тридцать…
В доме раздались две короткие автоматные очереди. В окне второго этажа появилась человеческая фигура.
– Это я, Атон. Мы сдаемся.
– Сначала выпустите заложников, – последовал приказ.
Вскоре на пороге появились трое: двое мужчин средних лет и молодая женщина с растрепанными волосами и в порванном платье. Они на несколько секунд застыли, увидели военных и рванули по направлению к ним. Заложников Звягинцев с командой сразу взяли в кольцо.
– Все, все, успокойтесь, – приговаривал он, глядя на рыдающую женщину. – Вы свободны. Идите в машину, мы скоро поедем.
Несмотря на пережитые напасти, бывшие заложники улыбались. Они верили, что их освободят. Их с детства приучили, что русские своих не бросают.
Через пару минут из дома с поднятыми руками вышли двое бандитов.
– Стоять! – последовал жесткий приказ от Махмуда, когда они приблизились на расстояние десяти метров. – Где остальные?
– Мы их пристрелили. Они не соглашались на ваши условия.
Махмуд махнул рукой. Раздались два снайперских выстрела, и бандиты повалились на землю с дырками в голове. Живыми они египтянам не были нужны, а Звягинцева вообще не интересовала их судьба – он поставленную задачу выполнил.
– Два дня на отдых и развлечения, а потом – на самолет и в Союз, – сказал Борис своим бойцам, когда они вернулись в Каир. – Только без драк и богохульства, а то тут всякое случается.
Вечером, когда они сидели в ресторане и пили красное вино, Даня сказал:
– Все-таки эта асуанская операция попахивает дерьмецом. Зачем было убивать этих бандитов? Они же сдались! Их надо было сначала отдать под суд. Это несправедливо.
– Еще один борец за справедливость. Даже Дамир смолчал, – сделав большой глоток из бокала, ответил Борис. – А потом – не мы же их убили. И не можем мы вершить правосудие в чужом государстве.
– Я не в юридическом смысле, а в человеческом. Махмуд же обещал…
– Махмуд не обещал не убивать их, – перебил Даню Звягинцев. – Он обещал оставить в живых родню. Да и бандиты, зная местные традиции, сами не надеялись, что их оставят в живых. Они спасали семьи, думали о детях. И Махмуд их родню не тронул, он выполнил обещание. Не забивай себе голову досужими мыслями. Справедливость – это оценочное понятие, а в Египте моральный кодекс строителя коммунизма еще не написали…
…Пятеро молодых людей в одинаковых светло-серых костюмах стояли возле стойки регистрации в помещении аэропорта. Настроение у них было приподнятое, звучал смех, лица были довольные.
– Весело тут у вас, – заметил Звягинцев, подойдя к группе.
Куница усмехнулся и посмотрел на Бориса, одетого в египетскую военную форму.
– А чего грустить? Маленько погуляли, и домой.
– Скоро будет еще веселее – намечается война с Израилем. Будьте готовы.
Звягинцев состроил серьезную мину.
– Всегда готовы! – бодро отрапортовал Куница и бросил руку к голове, отдавая пионерский салют.
Вифлеем
Чтобы доехать до Кейсарии, они взяли напрокат машину – общественный транспорт во время Шабата не функционировал. Элис сказала, что предварительно созвонилась с дядей Меером, он их ждет. Вилла располагалась в паре сотен метров от моря. К причалу, где виднелась небольшая яхта, вела каменная дорожка.
Когда охранник открыл калитку и впустил их во двор, Павел застыл в удивлении – такое он видел только в кино: огромная площадка перед особняком выложена каменными плитами, в центре поблескивает водная гладь бассейна витиеватой формы, а по краям в шеренгу выстроились финиковые пальмы, обложенные бордюрным камнем. Узкая земельная полоска идет вдоль двухметрового забора. В глубине двора возвышается постройка из тесаного камня причудливой архитектуры в некоем смешанном стиле: колонны при входе упираются в плоскую крышу, по фасаду раскинута лепнина, окна большие, в современном дизайне. «Дорого и аляповато, – оценил Павел. – Нувориш, парвеню. Хотя в Израиле все такие, откуда здесь взяться аристократии?»
Стрельцов не ошибся: дядя Меер, двоюродный брат отца Элис, родился в бедной еврейской семье, которая запутанными путями умудрилась эмигрировать в только что созданное государство.
На ступеньках при входе их встретил управляющий, провел гостей внутрь. Дядя Меер расслабленно сидел в разлапистом кресле. Одет он был по-простецки – шорты кремового цвета, рубашка навыпуск с короткими рукавами и кожаные шлепанцы. Выглядел он моложе своих пятидесяти пяти лет – худощавый, мускулистый, черные волосы с паутинками седины торчат ершиком, взгляд острый, оценивающий. «Непростой этот дядя, ох, непростой!» – сделал вывод Паша. Дядя Меер, увидев гостей, поднялся и широко улыбнулся:
