Князь Юрий, в свою очередь, передал отобранное у татарских шпионов письмо гостившему при его дворе доминиканскому монаху-проповеднику Юлиану, попросив того рассказать об опасности монгольского нашествия и о коварстве ордынских ханов правителям государств Европы, куда монах отбывал. Так Юрий, позднее убитый в битве с ордынцами Батыя на реке Сити, пытался найти на Западе союзников в борьбе с новой напастью с Востока. И таких примеров в древнерусской истории множество, но это конечно же еще ранние и совсем примитивные формы разовой разведки и контрразведки. При этом русские князья, как мы видим по случаю с Юрием и монахом Юлианом, пытались в своих разведывательных интересах использовать и прибывающих на Русь посланцев Западной Европы.
ВНЕШНЯЯ РАЗВЕДКА ПОД МАРКОЙ ДИПЛОМАТИИ
Первые попытки организовать разведку за границей, пока еще в разовом варианте, появились только с первыми русскими посольствами и купеческими караванами в странах Европы и Азии, это конец XV и начало XVI века. Именно первые временные посланники от лица высшей власти к чужим правительствам, а постоянных русских посольств за рубежом до реформ Петра Великого не существовало, а также русские торговцы за границей стали первыми, еще непрофессиональными разведчиками России. Это еще только разовые задания таким «разведчикам» и обычный сбор информации. Настоящая разведка с анализом полученной информации, с агентурными играми, многоходовыми комбинациями в международной политике — это уже порождение реформ Петра I, как, впрочем, и постоянная дипломатия. До середины XIX века, когда вопросы разведки передадут в Третье отделение, разведка и дипломатия в России вообще неразрывны. Так что те слова, которые Стефан Цвейг говорил о требованиях врать не краснея о дипломатах, в полной мере относятся и к разведчикам.
Пока же все шло по схеме: едешь за границу с посольством или торговым караваном — узнай вот что… или найди того-то. Так, Василий III, отправляя в 1520 году своего посла Харламова в Австрию и Ливонию, поручал ему тайно выведать подробности конфликта Ливонского ордена с Польшей и возможности союза России с поляками, осадившими в том году ливонцев в Кенигсберге. А посланник Москвы к турецкому султану Селиму Василий Коробов раз за разом слал в Москву секретные депеши о распрях турок с Ираном, о состоянии турецкой армии, о передвижениях в районе Дона союзного туркам войска крымского хана.
При этом такой разведчик мог быть отправлен в чужую страну и не с официальным посольством, а с отдельной конкретной миссией. Известен факт такой поездки при Иване Грозном его посланца Андрея Савина к английской королеве Елизавете I для решения вопроса о возможном убежище для царя Ивана в Англии в случае опасности для него в собственном царстве. Это была очень странная миссия, задавшая много вопросов историкам дипломатии и разведки: власти Грозного в тот момент в России ничего не угрожало, выкошенная опричниками страна была ему полностью подвластна, никаких мятежей против царской власти ни в тот год, ни позднее не случилось. Одни считают это посольство Савина очередным проявлением своеобразного юмора царя, хотя такая шутка выходила очень дорогой, другие — проявлением паранойи помешанного на заговорах царя, третьи предполагают все же наличие неизвестного нам тогда заговора в Москве, пресеченного людьми царя в последний момент. Судя по ответу королевы Елизаветы, она тоже озадачена такой странной просьбой — ответила она дипломатично и очень практично: Иван может поселиться в Англии в любой момент и где захочет, но жить здесь должен за свой счет. В английское изгнание Иван Грозный так и не уехал, но дипломатическим связям с Англией и союзу с ней придавал и далее решающее значение в своей международной политике, можно даже назвать его англофилом, с первого посольства в Москву англичанина Ченслера он постоянно дружески переписывался с английскими королями. А за несколько лет до смерти даже хотел с английским королевским двором породниться, взяв в жены племянницу королевы Елизаветы по имени Мэри Хастингс. На смотрины невесты тогда тоже тайно из Москвы послан разведчик Писемский, но и эта затея царя дальше переписки не пошла.
Разумеется, разовость таких «разведывательных» делегаций, совмещенных с временными же посольствами, создавала большие проблемы, постоянно получать нужную информацию таким образом было невозможно, и эти первые разведчики и дипломаты в одном лице действовали зачастую вслепую, так сказать, методом тыка. Известен почти анекдотический случай из этой эпохи ранней русской дипломатии, когда отправленный из Москвы посланец к дожу Венеции с письмом застал в венецианском дворце уже четвертого преемника того, кому адресовал свое послание русский государь. А в 1666 году русский посланец в Испанию Потемкин после долгой дороги в Мадрид обнаружил по приезде, что король Филипп IV, к которому у него была грамота от русского царя, умер за два года до того. Посол в Англию Дохтуров прибыл в Лондон в дни английской революции 1648 года, когда свергнутый парламентом Карл I уже бежал из столицы и в стране началась гражданская война. Понять из объяснений англичан, куда делся король и кому давать царские грамоты, Дохтуров так и не смог, честно отписав с досады в Посольский приказ в Москве: «Король у них неведомо где», — идея англичан жить совсем без короля в республике московиту осталась непонятна.
Эти же послы-разведчики осуществляли первые вербовки российской разведки, подкупая деньгами важных государственных лиц в посещаемых государствах; тот же Коробов направлял в Москву донесения завербованного наместника султана (аги) в оккупированном тогда турками Азове по имени Бурган. Этот один из первых «кротов» на русской службе предупредил, в частности, Москву о выступлении против русских крымского войска хана Менгли-Гирея.
Такая работа требовала от послов, принявших на себя обязанности разведчиков, немалого мужества. В эпоху «оказионных» посольств по случаю, до введения института постоянных посольств при дворах зарубежных правителей, посланники с разведывательными целями подвергались многим опасностям. В суровую эпоху внутренних репрессий Ивана Грозного их могли обвинить в невыполнении задания или мнимой измене и казнить, как это произошло однажды с вернувшимся из Швеции в Москву посольством. Их могли арестовать за шпионаж за границей, как это случилось с послом Ивана Грозного в той же Швеции Чихачевым, так и не отпущенным на родину и умершим в шведской неволе, в отместку Иван в Москве также заточил в острог шведское посольство во главе с графом Юстеном. Их могли просто лишить жизни в таком вояже за границу. Так произошло в печальной истории русского посольства в Турцию в 1624 году, посол Иван Бегичев в крымской Керчи, ожидая корабля в Стамбул, был убит при налете разбойных татар. Послов-разведчиков в их вояжах за границу зачастую поджидали самые неожиданные опасности. Так, в шторм у берегов Британии едва не погиб первый русский посол в Англии еще при Иване Грозном Осип Непея, его ценой своей жизни спас возвращавшийся из Москвы в Англию первый английский посланец у нас Ченслер, произошла эта трагическая история в 1555 году.
Когда еще в великокняжеский период русской истории дипломатические вояжи за рубеж мог возглавлять сам князь (московские цари затем до Петра I заграничных поездок вообще не совершали), даже сам правитель был не застрахован от различных напастей в том мире средневековой дипломатии, который еще не договорился о всеобщих правилах дипломатической неприкосновенности послов и различных международных конвенциях. Киевские, тверские, владимирские, галицкие и другие князья не раз сами возглавляли свои посольства в Европу, и с ними случались в этих поездках те же чрезвычайные ситуации, что и с обычными послами-разведчиками. В 1245 году тверской князь Михаил отправился во главе такого большого посольства в Европу создавать коалицию христианских монархов под эгидой римского папы против грозивших Твери татар Золотой Орды. Но на подъезде к польскому Вроцлаву его посольство подверглось набегу обычных дорожных разбойников, убивших часть тверичей. Сам Михаил не пострадал, но поспешил отправиться назад в Тверь, дальше в Европу во главе тверского посольства поехал его посол Петр Акерович, добравшийся в итоге до самого французского Айона, где вел переговоры с представителями папы римского и французского короля.
