А уплывающий корабль становился все меньше и меньше, и картины, сменяющие друг друга и приводя все вокруг в движение, постепенно начинали замедляться.
Белые свечи доживали свое. Их пышная, растрепанная шевелюра колыхалась от человеческого дыхания и легких потоков ветерка, который находил пути в этот магазин. Свечи эти были единственным источником освещения — окна были завешаны толстыми занавесками, и солнце не осмеливалось заглядывать сюда.
Пламя отражалось в склянках, которые стояли на полках, открывая взору нечто. В этих склянках томилась розово-красная масса, похожая на кисель, и извивалась сама сбой. Иногда, можно было разглядеть очертания неких существ, которых словно запихнули в эти банки.
Дверной колокольчик зазвенел, и свет на секунду заглянул в это страшное место, тут же убежав обратно.
— Добро пожаловать в «Мир гомункулов», — просипел продавец в черном, глаза которого скрывали очки с рыжими стеклами.
Платз приближался к кассе неспешно, вглядываясь в каждую баночку.
— Они ведь способны выследить человека, да? — тут же задал вопрос «как бы мэр».
— Конечно, сэр, — подтвердил продавец. — И здесь они — лучшие в Златногорске, если не в мире. Порождения алхимии, которые работают лучше любой ищейки или гончей. Намного опасней и живучей…
— Я рад, что не разбираюсь в этой мерзости, — улыбнулся Платз. — Но, дайте мне лучших из лучших, цена не имеет значения.
Хозяин магазина на секунду скрылся, а потом вернулся с несколькими колбами. Платз наклонился, чтобы рассмотреть покупку. Там, в колбах, они шевелились и извивались, как осьминог, который залез в стеклянную трубку.
— Просто разбейте колбу, а дальше — как с собаками. Только вот они ищут по магическому следу, — уточнил хозяин магазина.
«Как бы мэр» улыбнулся, и черные очочки его поймали отражение пламени.
— Теперь вам никуда не деться.
Платз щелкнул пальцем, и свечи сменили цвет пламени на бордовый, окрасив магазин в дьявольский оттенок.
И если бы он только знал, что мэр Бурббон умер сам собой…
На несколько мгновений Фуст почувствовал себя героем вечера, когда, войдя в «Пузатого ворчуна», он избавился от назойливой магической аномалии. Но потом все забыли об этом подвиге, который сам алхимик считал чем-то сверхгероическим, и теперь Фуст просто сидел и ворчал.
Вокруг столика старика пространство было слегка размытым, словно смотрели на него через заляпанные маслом очки. Яркие цвета расплывались и растекались, не теряя своей сочности, но теряя четкость.
Виной всему был дым от папиросы Тети Хаи.
— Какую ты уже выкурила, мир плывет! — проворчал создатель Философского Камня и сделал глоток своего напитка.
— Ты когда-нибудь перестанешь ворчать? — Хая выпустила очередное кольцо дыма, и то растворилось в воздухе, как кубик сахара в чае.
— Нет! Потому что я никогда не получаю заслуженной славы!
— Знаете, не очень хочу нанимать нового работника, — вставил вдруг Бурт, — но придется. Без Инфиона будет как-то не то.
— Ты думаешь, Платз оставит их в покое? — создательница эликсиров молодости докурила папиросу.
— Нет, конечно, нет. И наверняка использует гомункулов.
— О… интересно, — рассмеялась Хая. — Ну, посмотрим, что из этого выйдет…
— Да что вы все о нем и о нем, а?! Вот почему обо мне так не говорят?! Я ведь создал Философский Камень, Я!!
— А что ты еще сделал? — устало вздохнул Бурт.
— Я?! Да я! Я…
— Вот именно, — Хая сделала глоток. — Ничего больше. А Платз, все-таки, постоянно что-то делает. И всегда делал.
— Это все из-за этой, как ее там… — Фуст вспоминал слово, которое напрочь покинуло его голову.
— Предпринимательской способности? — подсказал Бурт.
— Да, ее самой, будь она проклята! Предпринимательская способность…
А золотые философы продолжали петь. Их песнь, все такая же джазовая, но с нотками чего-то зловещего, продолжала литься, как сладкий сироп. Они пели слово — слово, которое так умело подхватил Фуст, и по мере того, как Платз удалялся от города в погоне, песня становилась все тише, и тише, и тише.
Предпринимательская способность…
Предприн…
Предпр…
Пред…
Пр…
П…
Шарлатанство, другим словом.
