И, спустившись в лестницы и не получив ответа, сам догадался, в чем было дело.
В центре коридора, который вел в несколько комнат, парило что-то бесформенное. Ну, не совсем бесформенное — у нарушителя спокойствия была вполне себе аморфная форма. Это нечто маячило в воздухе, словно изображение с проектора, внизу его тело было похоже на хвост, а кверху оно расширялось и мерцало сине-фиолетовым. У него не было четких контуров, и его контуры словно постоянно менялись… Не было контуров и у его глаз, и не было в них зрачков.
Инфион вздохнул. Он подошел к этому «существу», махнул рукой и… оно исчезло, в руке волшебника появился синие-фиолетовый огонек, а госпожа Фить’иль замолчала.
— Всего лишь магическая аномалия, мэм, — спокойно и сонно произнес работник Бурта, погасив огонек.
— Да я знаю, опять думала вызывать эту службу по избавлению от них… Не знала, что ты можешь их… эммм… убивать?
— Я всего лишь использовал ту магию, из которой она появилась.
— Ну, спасибо тебе, но не грузи меня всем этим, ладно?
«Грузить» госпожу Фить’иль и вправду было опасно.
Хотя, грузить-то особо было нечем. Магические Аномалии действительно появлялись тогда, когда скапливалось слишком много неиспользованной магии, и ее просто нужно было пустить в ход (если быть точным, то когда нестабильность превышала свое естественное количество, выделялась магия, которую и называли избыточной).
Например, надо было зажечь огонек. Для волшебников справиться с аномалией — сущая ерунда. Более того, они могут поглощать эти аномалии, усиливая свои способности. Но и тут есть лимит — такое поглощение может было очень чревато…
Сами по себе аномалии людям ничего плохого ни делали, но зато они могли очень негативно влиять на ткань реальности, если существовали очень долго.
А вот соседи Инфиона наоборот, на ткань реальности не влияли, зато умели изрядно влиять на нервы.
И госпожа Фить’иль, кстати, тоже.
Выпив чаю, который домовладелица любезно заварила Инфиону за его небольшую услугу, волшебник поднялся наверх, умылся и, вновь спустившись вниз, вышел из дома.
А на улице творилось черт знает что.
Люди возбудились. Они бегали, обсуждали что-то, уткнувшись в свежий выпуск газеты.
Инфион, не ожидав такого, немного растерялся.
— А что, собственно, случилось? — спросил он у самого себя.
— Как что?! — ответила проходящая мимо женщина с газетой в руке. — Дворец Удовольствий открывается!
Девушка подняла газету и ткнула пальцем в заголовок на первой странице:
«Дворец Удовольствий открывается на одну ночь! Скорее правда, чем вымысел!»
— Замечательно, — совершенно без интереса произнес волшебник в синем и продолжил свой путь на работу.
Ромио буквально вывалился из «Пузатого Ворчуна» и врезался в стену.
Раздался громкий «чмок!»
Это был поцелуй с каменной стеной. Не самый приятный, стоит сказать.
Впрочем, для Ромио эта стена выглядела вполне привлекательно. Точнее, ему еще снилось, что эта деву… стена очень симпатична. Но, после контакта с каменной дамой, дрем развелся.
— Тьфу, — сплюнул романтик и потер голову, — и чего я так резко вылетел?
Ромио развернулся спиной ко входу в кабак.
— И отчего такая суматоха?
В переулках около «Пузатого Ворчуна» люди тоже носились с газетами. Денвер был прав, главная страница действительно была сенсацией. В принципе, все, что попадает в газету, автоматически становится сенсацией.
Одна газета почему-то валялась у стены. Заметив ее, Ромио очень аккуратно поднял свежий выпуск и открыл на главной странице. Газета была чистенькой.
— Дворец Удовольствий мэра открывается на одну ночь. Пока без подробностей, но поговаривают, что вход туда будет стоить денег. Произойдет в ночь в течение нескольких дней! Делайте деньги, господа! — прочитал Ромио вслух. Внизу стояла подпись «Денвер».
— И это все?! — чуть ли не крикнул романтик.
Действительно, новость на главной станице «Сплетника» состояла из четырех строк (пятой была строка с подписью). «Сплетник Златногорска» не был знаменит большими и умными статьями, он просто подогревал интерес. Этих четырех строк хватило, чтобы весь город встал на уши и раскупил газету. Да, Денвер определенно знал толк таких делах.
А вот Ромио знал только то, что сейчас ему надо идти. Куда-то идти. Возможно, к Лолли.
— К Лолли. Отлично. Прекрасная мысль, — пробубнил он себе под нос. — Но сначала надо заглянуть за… ух, фу, бетон, — молодой человек еще раз сплюнул.
— Так, точно, надо зайти за цветами. И конфетами, наверное. К, как его там, Карамельному Магнату?
Главная площадь кипела больше обычного, в основном из-за газеты.
Кто-то врезался в Инфиона, слишком увлекшись чтением и, будто бы ничего не было, пошел дальше. Кто-то врезался в него уже четвертый раз.
— Идиотская газета, — буркнул он и начал прорезать себе путь через толпу, словно через лианы в джунглях. Без сабли это было куда сложнее.
Но была и другая причина, по которой площадь кипела — намечалось заседание суда, а Штульц умеет устраивать потеху. Не то, чтобы это всем было интересно, просто людей все равно прибавилось.
Глава Аукциона стукнул молоточком по столу. Глухой удар эхом разнесся по залу.
— Итак, аукцион можно считать открытым!
— А сегодня разве не заседания суда? — поинтересовался кто-то из толпы.
— Ну, если вы хотите, то я найду, за что вас отправить под суд, — Штульц дернул бровями.
— Эээээ…
— Все равно, аукционы всегда приносят больше денег, — глава аукциона откашлялся. — Ну так что, начнем!
И все же, это был аукцион. Как же сложно было иногда уследить за этими столь похожими событиями. Для Штульца это вообще были две стороны одной монеты. Монета эта, конечно же, рано или поздно оказывалась у него в кармане.
— Лот номер двести! Свободное здание магазина на Малиновой Улице! — начал главный судья.
— Тысяча философов! — послышался крик из толпы.
— Тысяча сто философов!
— Две тысячи философов, — крикнул усатый мужчина с «трибуны». Зал затих, а потом послышались перешептывания.
— Две тысячи раз, — с удовольствием на лице произнес Штульц, — две тысячи два… две тысячи… три! Продано! За две тысячи пятьсот философов!
— Но я же сказал ровно две тысячи, — возразил усатый, поправляя воротничок коричневого пиджака.
Лицо Штульца приняло весьма недовольное выражение. Хотя, из-за обилия жира, который закрыл его лицо после того, как судья наморщился, это выражение не особо читалось. Видимо, усатый мужчина впервые присутствовал на аукционе.
