– Надеюсь. Все зависит от того, чем мне смогут помочь мои друзья, но не переживайте за меня, вы и так много для меня сделали. И я давно уже научилась выкручиваться в одиночку.
– Когда мы вас нашли, вам это не очень-то удавалось. Но я вам верю. Последний совет: когда окажетесь в деревне, не заходите в продуктовый в центре и не обращайтесь к торговцу у входа на базар – иначе о вас донесут в полицию.
– Откуда вы знаете?
– Они следят за нами, а мы следим за ними. Хочешь жить – умей вертеться.
Майя зашла в палатку. Переодеваясь, она отметила про себя внимательное отношение обитателей лагеря к гигиене. На веревках, натянутых между деревьями, сохло белье, а днем во время короткой прогулки она смогла воспользоваться душем, сооруженным из таза, в котором скапливалась дождевая вода. Она бережно сложила одолженную ей одежду, положила на стул и вышла. Сопровождающие уже ее ждали. Подошедший Йорам пожал ей руку и пожелал удачи.
– Можно попросить вас о небольшой услуге? – спросил он, пристально глядя на нее.
– Конечно, что пожелаете.
– Увы, того, чего я желаю, вы для меня сделать не сможете, но, по крайней мере, – Йорам остановился и глубоко вдохнул, прежде чем продолжать, – когда вернетесь в Париж, пожалуйста, вспоминайте о нас. Скажем, вечером часов в девять, когда будете сидеть в ресторане или дома, в тепле и уюте? Наверное, вам это покажется странным, но каждый вечер в девять я буду смотреть на часы и думать, что кто-то в свободном мире знает о нашем существовании. Что кто-то помнит наши лица. Тогда мы перестанем быть такими невидимками.
Майя дала слово. Беженцы, мужчины, женщины и дети, молча наблюдали за ней – вероятно, с завистью. На площадке, где они обычно ужинали, еще не разожгли костер, как было вчера. Они дождутся ее ухода.
Прежде чем маленький отряд двинулся в путь, Майя вспомнила фотографию девочки, из-за которой она попала сюда, такой же потерянной, как эти люди, и поклялась не ограничиться воспоминаниями, когда наконец вернется в Париж.
– Стечение обстоятельств или случай, называйте это как вам угодно, но Майю и Наилю ждала похожая судьба.
– Кто такая Наиля?
– Дитя народа, который однажды потребовал у президента свободы. Ответ на простой призыв к переменам был так жесток, что стоил жизни шестистам тысячам человеческих душ, а еще шесть миллионов лишил крова. Мужчины, женщины и дети были вынуждены оставить привычную жизнь и пуститься в опасный путь через горы и моря. Пытки, пули служителей правопорядка, бомбы, разрушающие города до основания, газовые атаки, от которых люди задыхаются даже в убежищах, не дали им другого выбора. Тех, кто видел тела детей, погибших от газа, эти картины будут преследовать до самой смерти. Как человек, каким бы тираном он ни был, может настолько жаждать разрушений? Этот вопрос мучил Наилю каждый раз, когда она молилась. Чем так занят Господь, что до сих пор его не покарал? В пять лет Наиля не имела ни малейшего представления о геополитике и не знала о решениях, принимавшихся в роскошных офисах в тысячах километров от ее дома, превратившегося в руины посреди разрушенного квартала. Там, где некогда тянулись улицы, обрамленные деревьями, остались только груды искореженного металла и камня, запятнанные высохшей кровью.
В восемь Наиля еще не знала, что цинизм и равнодушие одержат верх над знакомым ей миром. До призыва к переменам она была любознательной девочкой, росшей в обычной семье – не богатой и не бедной, зато невероятно жизнелюбивой. Ее отец, великолепный портной, необычайно элегантный мужчина, работал в собственном ателье в торговом квартале Алеппо. Его бизнес напоминал отлаженный механизм; он относился к своему ремеслу как к искусству и не слушал песнь сирен, манящих расширить дело. «Время – это любовь, а любовь живет временем, которое ей уделяют», – любил повторять он, поглаживая портновскую ленту, которую с утра до вечера носил на шее. Одиннадцатилетний Аднан, старший брат Наили, тоже нашел себе дело: он покупал мальбаны оптом, а потом перепродавал в розницу по ту сторону границы. Мальбан – очень популярная восточная сладость, и лучшими считались те, что производили на местной фабрике, – большая удача. Аднан заявлял, что занимается импортом, чем очень смешил сестру, которая не упускала возможности напомнить ему, что он – обычный бродячий торговец. Наиля отличалась крепким здоровьем, но это казалось ей огромной несправедливостью всякий раз, когда мать возвращалась из диспансера и за столом рассказывала о своих маленьких больных.
Лила, увлеченный педиатр, прежде всего была любящей матерью. Догадавшись, что дочь страдает от ревности к ее пациентам, она решила брать ее с собой на работу. Вскоре Наиля научилась наводить порядок в шкафчиках с лекарствами. Для спасения жизней необходима хорошая подготовка, особенно в военное время. Девочка узнала, как распаковывать стерильные марлевые салфетки, не пачкая их, как мыть инструменты. В девять она уже умела накладывать жгут. В десять она сводила края раны, пока мать накладывала швы – суровая необходимость. Но с тех пор, как в крышу диспансера попал снаряд, она только и делала, что лазала по развалинам и собирала все, что может пригодиться врачам, а когда возвращалась к матери, старалась ее подбодрить – Лила все чаще теряла душевное равновесие. Как-то вечером Аднан не вернулся из очередной вылазки за границу, и теперь, чтобы найти в себе силы надеяться, мать Наили отчаянно нуждалась в ласке. Лишь объятия дочери помогали ей держаться. Все молились, чтобы Аднан вернулся целым и невредимым, но его отец иногда втайне просил Бога, чтобы тот даровал мальчику смерть от пули, только бы он не попал в руки варваров, служивших властям. Еды в доме было мало, но никто не жаловался – шкафчики с лекарствами диспансера тоже почти опустели, а в городе не осталось ни единого целого фасада. Вместо крыши на развалинах натягивали куски укрывного материала – получались импровизированные убежища. Они были живы – вот что самое главное. Однажды ночью перекресток озарил оранжевый свет – газовая атака – и смерть приняла ужасающее обличье.
Наиля узнала, что где-то далеко от нее люди пришли в негодование; говорили, что они переступили черту, но никто с той стороны не явился спасать ее и остальных. Отец говорил, что, если не этот мясник Асад, их погубит равнодушие мира. Но Наиля не понимала, что он имеет в виду.
Ее отец совершал маленькие чудеса с тем, что ей удавалось раздобыть. Лоскутки превращались в повязки, гнутые гвозди и обломки дерева – в мебель, а угольки, собранные под тлеющими балками, служили для растопки. Случалось, что во время прогулок по разрушенным зданиям Наиля находила консервы, старую пачку печенья, одежду, а иногда даже настоящее сокровище – книгу, которую она бережно ставила на доску, служившую ей книжной полкой.
Алеппо, за несколько дней до описываемых событий
Как-то утром Наиля отважилась забраться дальше обычного. Услышав скрежет гусениц танка, она перестала копаться в обломках и вскочила. Плечо пронзила боль, девочка схватилась за него и обнаружила, что ранена. Кричать, пока солдаты где-то рядом, было нельзя. Она стиснула зубы, скользнула в пролом в полуразрушенном доме, добралась до зияющей дыры на месте лифта и съехала вниз по тросу. Очутившись на первом этаже, прокралась до задней стены дома и выбралась во дворик. Оттуда, вдоль стен, преодолев запутанный лабиринт руин, она добралась до своего квартала.
