Герр Полькерт поднял в руке бутылку ржаной водки и рюмку, и брови его вопросительно приподнялись. Мок кивнул, поглотил последние куски обильного завтрака, и через мгновение перед ним стояла высокая рюмка. Резкая, жгучая жидкость в желудке превратилась в бархат. Мок указал пальцем на рюмку, которая тут же была повторно наполнена. Тогда он еще раз опрокинул стопочку, засопел и расстегнул пуговку на брюках. Вынул из кармана золотой портсигар, заполненный папиросами "Муратти"; закурил и с наслаждением выпустил струю дыма в потолок.
Сейчас следовало бы отправиться домой и спокойно заснуть рядом с женой, только что-то удерживало его в этом заведении, где он был единственным клиентом. Мок почувствовал легкую боль в желудке, которую в других обстоятельствах принял бы за сигнал насыщения, но сегодня, в это новогоднее утро, она показалась всего-лишь неопределенным стимулом. Он вспомнил студенческие годы, когда, после поглощения обеда в этой столовке, он мчался на семинар по латыни, который вел молодой, но суровый профессор Норден, где он сам с радостным пылом сек на части строфы Плавта. Скромная еда не приносила сонливость, но дарила бескрайней энергией. Тогда, подумал Мок, я разбирал стихи Плавта, а сейчас? Что мне делать теперь? Он глянул на стол, все еще заставленный едой. На краю тарелки лежал надкусанный ломтик сухой колбасы. Ассоциация пришла немедленно. Я кусал кнакенвюрсты — чудище кусало и грызло лицо девушки. Я жевал селедочку, а он жевал кожу со щеки. Я пил водку — он пил кровь. Мок резко поднялся, громко отодвинул стул.
— Остатки попрошу упаковать в какую-нибудь коробку, — сказал он, прихлопнув банкноту к столешнице. — Ага и прибавьте еще три бутылки "энгельгардта".
— Уже делаю, уважаемый господин, — ответил на это герр Полькерт, побежал в подсобку и вынес оттуда две картонные коробочки от пирожных, которые тут же наполнил стоявшей на столе едой.
Мок привел в порядок собственный гардероб и затушил папиросу в пепельнице.
— А знаешь, чтобы приступить к делу, ведро ледяной воды вовсе даже и лишнее? — сказал он, забирая у Полькерта коробки и бутылки. — Достаточно хорошего завтрака и пары стопок ржаной.
— Желаю здорового и благословенного Нового Года уважаемому господину и всей его семье, — ответил на это хозяин кафе, предположив, что клиент выпил одну лишнюю рюмку.
Бреслау, пятница 1 января 1937 года, без четверти семь утра
Портье гостиницы "Варшавский Двор", Макс Валлаш, был совершенно не в настроении, когда колокольчик у двери вырвал его от сна. Тем более, что сегодня он уже во второй раз увидел мужчину с квадратным силуэтом, густыми темными волосами и с приличным брюхом. До сих пор он чувствовал боль в копчике, куда кончик туфли элегантного господина попал пару часов назад. Правда, сейчас у человека этого не было малоприятного выражения на лице, что несколько успокоило портье. Мужчина повесил плащ и цилиндр на той же вешалке, что и раньше, предварительно вынув из карманов три бутылки пива из пивного завода Энгельгардта, тяжело уселся за столом, на котором валялись листовки, рекламирующие публичные дома, и кивнул Валлашу.
— Присаживайся, мужик, — сказал он и словно плугом проехал предплечьем по столу, сбрасывая все бумажки на пол. — Присаживайся и съешь чего-нибудь нормального. От похмелья нет лучшего средства, чем хорошая еда.
Валлаш недоверчиво глядел, как мужчина, которого перед тем называли капитаном, открывает две коробки от пирожных, откуда сразу же разошлись запахи колбасок и грудинки. Он не знал, как себя повести. Зашипела вскрываемая бутылка пива, и вот это его убедило окончательно. Портье уселся за стол и принял из рук капитана открытую бутылку. Пенистая жидкость была словно лекарство.
— Ешь, мужик. — Капитан подвинул в его сторону обе коробки. — У тебя какая-нибудь ложка тут имеется?
Валлаш принес ложку из своей комнатушки без окон и взялся за еду. Капитан глядел на него с улыбкой. Валлаш молниеносно слопал все принесенное, выпил пиво, развалился на стуле и громко отрыгнул.
— Приняло пузо, а? — капитан рассмеялся, но тут же его смех прекратился. — А вот сейчас я тебе кое-что скажу. Латинская поговорка: Primun edere, deinde philosophari. Знаешь, как переводится? Сначала поесть, потом уже философствовать. Поесть ты поел, теперь пофилософствуем. Сейчас ты мне все расскажешь, хорошо?
— Но что рассказать, уважаемый герр? — Валлаш вновь почувствовал боль в копчике. — Что я обязан рассказать? Ведь я уже все рассказал…
— Но не мне. — Капитан откинулся вместе с опасно заскрипевшим стулом — Другим — это да, а вот мне — нет. Так что давай, мужик. С самого начала и все! С того момента, как ты в первый раз увидел ту девушку, Анну. — Он протянул портсигар. — Закуришь?
— Да, благодарствую. — Через мгновение Валлаш крепко затянулся. — А было это так… Вчера вечером, было часов где-то около десяти, прибыла эта девица с чертовски огромным чемоданом. Она едва его тащила. Устала, едва разговаривала. Взяла номер на два дня, на имя Анна.
— Тебя это не удивило? Только имя?
— А меня, уважаемый, мало чего здесь удивляет. Я спрашиваю фамилию лишь затем, чтобы знать, чего записать в тетради. Кто-то сказал только имя? И ладно. Тогда уже я приписываю какую-нибудь фамилию. И так оно в тетрадке и стоит: имя и фамилия. Этого требует хозяин, герр Наблицке. Сам он тоже ничему не удивляется.
— И какую же ты дал ей фамилию?
— А вы как думаете? — Валлаш осклабился. — Ну, Шмидт! Вот какую фамилию я ей придумал.
— Ладно. — Капитан вскрыл два пива, одну бутылку сунул под нос Валлашу. — Говоришь, она устала, тащила тяжелый чемодан… Хорошо… Но если она устала, протащив его пару метров от двери до твоей стойки, то по улице ведь тащить его бы не смогла… Она бы раньше упала бы от усталости, ведь правда?
— Ясен перец, что правда! Приехала она на тачке! Только вошла — кобыла и зацокала по мостовой, тачка и укатила.
— Говоришь, извозчик отъехал.
Мок задумался.
— Ну да, поехал. Я даже спросил, почему он не помог ей с этим чемоданом… А она мне сказала, что это не мое дело.
— Она по-немецки говорила?
— Только эти слова. "Это не твое дело". И все. Понимать ничего не понимала, только пялила свои зенки.
— Пялила, говоришь. — Выражение лица капитана поменялось, он резко встал. — А как пялилась, как после смерти или как-то иначе? И что, набрякший язык тоже изо рта вываливался? А была ли синяя полоса на шее, когда ты сам пялился на ее маленькие сиськи?!
Валлаш отодвинулся вместе со стулом и только потом почувствовал, как горит щека. Портье рухнул на землю, беспомощно размахивая руками. Капитан склонился над ним. Гостиничный служащий почувствовал запах пива и табака.
— Понимаешь, за что ты получил по роже? За то, что уважения в тебе нет. Ты был обязан помочь той бедной девочке тащить багаж.
Валлаш не поднимался с пола, а только ёжился и следил за нападающим. А тот подошел вешалке, вынул из кармана плаща какую-то визитку, поднял телефонную трубку и набрал номер.
