Рука в грязном нарукавнике поставила перед Моком заказанную кружку пива. Мок перевернул листок блокнота и сразу же заполнил его двумя словами: «А место? А место? А место? А место? А место?»
— Не может быть случайным, — сказал Мок бармену, терзающегося из-за Вельтшмертц. — Черт побери, места убийств не могут быть случайными.
Вроцлав, вторник, 29 ноября, восемь вечера
Ресторан Гражека на Грюбшенерштрассе ничем не напоминал закусочную Питера. Это было солидное и приличное место, обычно заполненное наработавшимися горожанами и наработавшимися проститутками. В этот относительно ранний час дочери Коринфа были не уставшими, а свежими, надушенными, полными надежд и лучших планов на будущее. Двух из них постигло тяжкое разочарование со стороны Мока и Смолора, которые — презрев их прелести — объединились за подоконным столиком, украшенным двумя банальными бокалами коньяка. Одна из отвергнутых проституток села недалеко от них и пыталась вслушаться в разговор мужчин.
Мок слушал, Смолор говорил:
— С девяти до двух ваша жена была у Элизабет Пфлюгер. Они играли. Был у них сторож дома, некий Гурвич. Есть у нас бумаги. Он торгует снегом. Однажды я его арестовал. Он был пьян. Не знаю, не узнал ли меня. По его словам, та Пфлюгер — это прекрасная Сюзанна. Ее посещают не мужчины, а иногда мать. С трех до восьми госпожа были дома. Играла. Так прошел день.
— Не думаю, что у тебя было время узнать о бароне фон Хагенштале.
— У меня нет. Но у моего кузена Вилли да. (Мок поздравил себя в мыслях некогда рекомендовать безработного шахтера Вильгельма Смоляра на полицейского в Старом городе.) Барон Филипп фон Хагеншталь богат, Смолор заглянул в свой блокнот. — У него дворец на Борке, на Эйхеналлее, вилла в Карловицах, на Ан-дер-Клостермауэр, поместье под Стрзелином и конюшня скаковых лошадей, которые часто выигрывают на Партиницах. Организатор благотворительных балов. Холостяк. Доктор философии. Почти безупречная репутация. Портит ему ее бывший цирковой атлет, Мориц Стржельчик. Два года назад его депортировали в Польшу. Вернулся. Вот это сволочь. Подозреваемый в убийстве. Он всегда рядом с фон Хагеншталем. У нас есть показания одной шлюхи. Ее избил Стржельчик. Сломал пальцы. На следующий день жалобу забрали.
Они умолкли, думая о непременном товарище фон Хагеншталя и о том, как усложнить ему жизнь. Тем не менее в тот вечер Мориц Стржельчик не сопровождал своего хозяина. Он стоял под монастырем и костелом Елизаветы на Грюбшенерштрассе и наблюдал за освещенными окнами ресторана Гражека.
Вроцлав, среда 30 ноября, девять утра
Софи потянулась лениво, выглядывая в окно спальни. Больная артритом старушка, живущая в флигеле, вышла перед домом. О ее выступающему живот оперта была большая деревянная дощечка, края которой, снабженные планками, мешали соскользнуть содержимому. Сложная система холщовых полос, охватывающих шею и плечи, поддерживала дощечку в горизонтальном положении. Под не очень чистой салфеткой остывали на ней пончики берлинки, осыпанные сахарной пудрой. Она повернула в сторону Редигерштрассе, расхваливая свою домашнюю выпечку. Никто не обращал на нее внимания. Немощные старики волочили поврежденные подагрой ноги, мелкие пьяницы подсчитывали пфениги, фиакры присыпали песком конский навоз. Никто не хотел есть берлинки.
Солнце било прямо в окно, вспыхивая в небольших каплях — следах ночного дождя. От снегопада ранней зимы остались грязные воспоминания на тротуарах. Софи запела под нос сентиментальное танго «Ich hab dich einmal geküsst»
[4] и вышла в прихожую. Марта была на рынке, Адальберта сбрасывал уголь в подвал, Аргос дремал под дверями. Софи не могла противостоять красоте этого сонного утра. Еще она сейчас чувствовала утренние поцелуи и бурные ласки мужа, еще сейчас ее губы смаковали вкус хрустящей корочки булочки от Фрёмла, а ее гладкая кожа реагировала на приятное тепло розовой ванны. Она решила поделиться с Элизабет своей эйфорией. Она села в кресле, стоящем в прихожей, и набрала номер подруги. Она наслаждалась долгой, откровенной беседой.
— Алло? — услышала она нетерпеливый голос Элизабет.
— Доброе утро, милая, я хотела тебе сказать, как мне хорошо. — Софи перевела дыхание. — Эберхард вел себя сегодня утром как жених в брачную ночь. Он был нерешительным и обнимал меня так страстно, как будто это был последний раз. Он был одновременно сильным и немного грубым, если понимаешь, что я имею в виду…
— Это хорошо, — вздохнула Элизабет. — Надеюсь, это состояние продлится как можно дольше. Боюсь, дорогая, что это попросту очередная вершина, после которой вы окажетесь снова в темном ущелье.
— Самые темные ущелья — ничто против таких вершин, — размечталась Софи. — Кроме того, Эби кое-что мне сегодня обещал. Перестает пить и проводит со мной вечера. Не покидает меня ни на минуту. Надеюсь, он сдержит свое слово.
— Знай, дорогая, что когда вы окажетесь внизу, можешь на меня рассчитывать. Помни, если этот новобрачный снова унизит тебя, я в твоем распоряжении. Я всегда жду звонка от тебя — независимо от того, будешь ты счастлива или грустна.
— Спасибо тебе, Элизабет. Если я разозлюсь, встречусь с тобой и бароном. Мстить ему. Когда я отомщу, я чувствую себя чистой внутри; мое сердце тогда так невинно, что я не могу сердиться и прощаю ему, — Софи усмехнулась тихо. — Представь, что те ужасные вещи, которые мы совершили, сделали меня образцом христианской милосердия. Без них я была бы злонамеренной, расстроенной, замкнутой в себе домохозяйкой…
— Я рад, что ты воспринимаешь это как терапию. О, это ужасно, Софи, но я бы хотела как-нибудь повторить то, что мы делали у барона… — голос Элизабет сорвался. — Значит, я бы хотела, чтобы у тебя не было отношений с мужем… О, это страшно…
— Прошу тебя, перестань!
— Я не могу перестать, — расплакалась Элизабет. — Потому что сейчас, если я расскажу тебе что-нибудь плохое об Эберхарде, ты подумаешь, что я лгу тебе, что я просто хочу повторить понедельник. А я не могу молчать, когда что-то знаю о твоей боли… Кроме того, ты ко мне несправедлива. Вчера ты чувствовала себя уязвленной, обиженной, когда мой сторож поведал, что это Смолор за нами следит, а сегодня утром отдалась мужу… Значит, тебе не нужна никакая психотерапия!
— Но тогда не нужно иметь угрызений совести, — у Софи разболелась голова от слов подруги. Она почувствовала гнев. — Не знаю, о чем идет речь. Ты расстроена, потому что сегодня я была счастлива, а ты все еще несчастна и нет никого, с кем бы чувствовала себя хорошо и безопасно? Кроме того, насколько я помню, Смолор спрашивал о тебе, о твоих любовниках, не обо мне. Поэтому я не могу злиться на Эберхарда, что он следит за мной, потому что я не знаю этого наверняка.
— Ошибаешься, — крикнула Элизабет, — если ты думаешь, что Мок за тобой не следит. Вечером он встретился с этим человеком, Смолором, в ресторане. Я знаю это от барона.
— Ну и что с того, что встретился, — сказала Софи насмешливо. — Смолор — его подчиненный. Может с ним встречаться, где хочет.
