Все закончилось хорошо, но Тоня усвоила: муж умрет без нее. Он не умеет без нее.
Когда рождается маленький ребенок, он, например, тоже полностью зависит от мамы. Он маленький, он не выбирал свою беззащитность. Но он сам не сможет себя ни накормить, ни согреть.
А тут – муж, взрослый человек, он вырос и выбрал. Выбрал образ жизни, при котором он, как младенец, зависит от другого человека.
Готовить не умеет, убирать не умеет, работает от запоя до запоя.
Коррупция – это когда берут взятки.
И когда дают. Давать взятки – это тоже коррупция. Давать взятки – плохо, но иногда не дать – слишком сложно, сложнее, чем найти деньги и дать. Особенно если от взятки зависит, ну, например, лечение твоего ребенка и его здоровье. И ты выбираешь дать взятку, купив себе спокойствие от мысли, что сделал для ребенка все, что мог.
Вот у Тони в семье тоже коррупция: Тоня дает, муж берет.
Я про «всю себя». Тоня отдает все, что есть.
Может ли она не давать? Может.
Может бросить все и не жить с алкоголиком.
Но он тогда умрет, и ей придется жить с мертвецом. Он будет с осуждением заглядывать в ее сны и легко отвоюет ее совесть. Тоня не вынесет чувства вины.
Я знаю, что такое алкоголизм. Это когда человек утонул в выпивке, но пришел домой и делает вид, что не пил.
А выглядит как утопленник, и эффективность жизненная такая же.
Сейчас популярны фильмы про зомби – оживших мертвецов. В кино эти фильмы называются «фильмы ужасов». Мне кажется, таких, как Тоня, подобные фильмы не напугают. Они живут в этом сценарии годами, десятилетиями…
И ужас давно стал рутиной.
Тоня говорит об ответственности.
Она немножко Маленький принц, она приручила мужа и теперь не может его бросить, потому что она за него в ответе.
Мне кажется, она неправильно поняла Сент-Экзюпери, я ищу аргументы, хочу от лица Маленького принца пояснить Тоне, что он имел в виду животных, например, собачек, но не имел в виду взрослых зависимых людей.
Но Тоня не слышит, возражает.
Говорит, муж не может без нее, потому что она позволила ему не мочь. Она все взвалила на себя, стала незаменимой в быту, причем организовала эту зависимость из лучших побуждений. Она заботилась о нем, а потом очнулась через семь лет, когда забота превратилась в ненавистную повинность.
Можно взять и уйти, забрав с собой свою заботу. Свои супы, чистые полы, оплаченные коммунальные платежки.
Тоня, оглянись: нет наручников, ты свободна.
Но наручники есть. Наручники Тониной совести крепко приковали ее к мужу, а ключ потерян.
Это называется созависимость.
Есть такой смешной-несмешной диалог между мужем и женой:
– Мне с тобой плохо.
– Так и должно быть.
Так вот, так не должно быть. Семья – это когда «мне с тобой хорошо». Это не значит, что при первом испытании горем надо бежать в загс, подавать на развод, а в причинах указывать: «Потому что мне плохо».
Нет, своих на поле боя не бросают, и борьба за семью всегда дает силы. Только через семь лет уже можно получше разглядеть того, кого ты все эти годы так отчаянно тащишь с поля боя: это точно «свои»? Не чужие?
Тоня не уходит.
Но и не живет. Ведь разве это жизнь?
Подтирать мочу, нюхать перегар?
Твой муж – не младенчик. Он не умрет от голода и холода. А если и умрет, то это будет его выбор и его ответственность.
Ты сама зачем-то выбрала эту ответственность взвалить на себя.
Но Тоня не уходит. Говорит аргументированно: «Мне вот и в стране моей плохо, но я же не уезжаю. И от мужа не уйду по той же причине».
Тоня – патриот своего мужа.
Он у нее плохой, но она его не бросает.
Как бы носит сразу два значка: «Я ненавижу мужа» и «Я люблю мужа».
Тоня несет свой крест. Даже не несет, тащит. У меня тоже есть свой крест, и мне неловко при ней нести его вприпрыжку.
Я смотрю на Тоню и учусь уважать ее выбор. Мне не обязательно его понимать, чтобы уважать. Наверное…
Мне кажется, Тоня просто не умеет себя любить. Ее не учили, не было повода.
Я это очень хорошо понимаю, потому что мы росли с Тоней в одно время, когда любовь к себе считалась эгоизмом, и само это слово имело лишь негативные коннотации.
Вот на тарелке лежат два яблока. Подгнившее и обычное. Вы какое возьмете?
Тоня возьмет гнилое. И я возьму гнилое. Точнее, очень долго брала гнилое. Меня, как и Тоню, так учили.
Мне с детства говорили, что самопожертвование – это прекрасно, а забирать себе лучшее – стыдно.
Это ведь кому-то достанется гнилое! Как ты будешь с этим жить? Отобрать хорошее яблоко у того, кто его достоин, – это же низкий и подлый поступок.
Я отлично усвоила этот урок.
Я заберу себе гнилое и никого не обижу этим выбором.
Я вам больше скажу: я рада взять гнилое, потому что в этот момент я сразу хорошая и молодец. А мне это очень важно, когда я хорошая и молодец. Важнее, чем звонкое и хрустящее свежее яблоко.
Я всю жизнь собираю в лукошечко своих недополученных в детстве молодцов, бережно их храню и часто рассматриваю, блестят ли на солнышке.
Недохваленность сильно ранила меня в детстве. Меня не хвалили, даже когда объективно надо было бы. Поэтому своего сына я хвалю впрок. Я впихиваю в него «молодечиков» так активно, что они валятся из ушей, и он перестает их ценить и замечать. Он уже понял, что он молодец, поэтому подойдет и заберет себе лучшее яблоко, а на гнилое даже не посмотрит.
Я не знаю, правильно ли это.
С одной стороны, я наелась гнилых яблок и желаю сыну не гнилых. С другой стороны, забрать и даже не подумать о том, втором, кому достанется гнилое…
Как же так?
И речь не о том, чтобы отказаться от хорошего, скажем, в пользу, ребенка. Тут-то понятно. Тут каждая мама так сделает.
А просто отказаться от хорошего, потому что внутри живет убежденность, что хорошее – это для других, а для меня – гнилое.
Я смирилась с гнилым, и мне было нормально. Даже вкусно. Можно же обрезать там, где сгнило, и отлично пообедать, они сладенькие, когда перезреют.
Я так увлеченно хрустела гнилым яблоком, что не заметила, как мир снаружи изменился.
Изменился стремительно.
Все сферы жизни на глазах становятся другими.
Раньше ценилась целомудренность, до брака ни-ни и не дай поцелуя без любви. Сейчас другие нравы: Тиндер и новая любовь каждую пятницу.
Раньше семьи жили вместе, без разводов, и вместе проживали испытания. Сейчас сломанных мужей и жен выбрасывают из квартир, как коротнувшие тостеры.
