Решаюсь. Выезжаю с парковки, разворачиваюсь и торможу у остановки, опуская стекло с пассажирской стороны:
– Привет, тебе куда?
Мальчик напуган и озадачен.
– На Твардовского…
– Садись, я тебя подкину. Мне по пути.
– Спасибо, не надо. Я автобус подожду.
– Ты замерз, поехали!
– Нет. Я автобус…
– Почему?
– Я… я… У меня нет денег. У меня проездной на автобус. Что вам нужно?
– Слушай, мне нужно домой. Могу тебя подбросить. Какие деньги? Тут ехать десять минут. И мне по пути, говорю же.
– Я хожу на карате, вот с тренировки еду…
– Это отлично. Если на нас нападет маньяк, защитишь нас обоих.
Мальчик открывает дверь машины заледеневшими пальцами. Садится в салон, обнимая двумя руками рюкзак, убирает в карман наушники, на меня не смотрит. Я привычно блокирую двери, он вздрагивает.
– Ну чего ты боишься? – мне даже смешно.
– Я просто… Мне непонятно… Зачем вам… У меня нет денег!
– Ну что ты заладил «деньги-деньги». Я что, похожа на бомбилу? Я вижу: стоит человек, замерз. А мне по пути. Как тебя зовут?
– Ну ладно, – он осторожно искоса взглянул на меня. – Иван меня зовут.
– Привет, Ваня.
Мальчик улыбается и снимает капюшон. Ну, точно, лет пятнадцать, не больше. Худющий, уставший.
– Мама говорит, что никто сейчас не делает добро просто так, даром. Всем что-то нужно. Те люди, которые хорошие, они хорошие не просто так, а зачем-то.
– Мама твоя так говорит?
– Да. Она нас с братом одна растит. Говорит: «Я жизнь прожила, я лучше знаю». Она в онкологической больнице работает. В столовой.
– Думаю, ей просто тяжело вас двоих тянуть. Она от усталости так говорит.
– Да, ей тяжело. Она все время уставшая, злится. Там коллектив сложный. Заведующая столовой мясо себе забирает, творог и консервы. А им, простым поварам, не дает. Им разрешает брать домой только еду, которая для больных. Мама говорит, это нечестно. А я думаю, что уносить из больницы еду в принципе нечестно, неважно, мясо или суп.
– Ваня, ты умный мальчик.
– Мы питаемся диетически. Невкусно, но полезно. Многое протертое.
Но у нее зарплата маленькая, если еду не носить, не выжить. А я есть это не могу.
– Ты правда очень худой.
– Ничего. Я скоро буду зарабатывать, ползарплаты маме отдавать, а на вторую половину покупать себе вкусное и вредное. Гамбургеры там, картошку фри, сникерсы.
– Ты хороший сын. Обязательно помогай маме.
Ваня замолчал, посмотрел в окно.
Паркуюсь около его дома. Говорю:
– Ну-ка, открой бардачок.
– Зачем?
– Открой-открой.
Ваня открыл бардачок и оттуда вместе с документами выпал «Сникерс».
– Возьми, Вань, этот вредный «Сникерс» и съешь его с удовольствием. Это подарок.
– Опять просто так?
– Именно.
– Правда? Спасибо. Он как раз внутри из двух батончиков состоит. Я один сам съем, а другой брату отдам. Он тоже любит…
– Ты, Ваня, не только хороший сын. Ты еще и хороший брат.
Он надежно запихивает шоколадку в рюкзак и смотрит на меня.
– Еще раз спасибо. До свидания?
– Погоди. Знаешь, я хочу, чтобы ты знал: люди делают добро просто так. Твоя мама большая молодец, но из-за того, что ей очень тяжело, она пока не может замечать, как много хорошего вокруг. А его действительно много, Вань. У нее как минимум два замечательных сына. И это ее счастье.
Ваня отвернулся, посмотрел в окно, часто моргая.
– Мама очень старается зарабатывать, потому что очень любит вас с братом. И эта еда – ее зарплата. Ты ешь, Вань…
– Я в школе ем.
– Ты и дома ешь. Не обижай маму. Ты худой, она наверняка переживает, ругается на тебя, что не ешь.
– Откуда вы знаете?
– У меня тоже есть сын. Она любит тебя, Ваня, очень. И не зря. Ты вырос отличным, умным парнем. Ты сейчас станешь маме помогать, ей станет полегче, и она сможет поверить в то, что люди вокруг не все такие плохие, как заведующая столовой. Мир вокруг замечательный. Ты, главное, можешь замечать это сам и помочь заметить маме. И тогда она отдохнет и перестанет злиться. Мир лучше, чем мы о нем думаем, Вань.
– Зачем вы меня подвезли? – он резко обернулся и пытливо посмотрел на меня блестящими от слез глазами.
– Зачем? Чтобы я не ехала домой и не думала, как там тот бедный мальчик, дождался ли автобуса, не замерз ли? Я же эгоистка, я хочу спокойно лечь спать и не думать о замерзающих мальчиках на остановке.
– То есть люди делают добро для других, но как бы для себя?
– Именно так.
– Значит, мама права? Хорошие люди хорошие не просто так. Они сами рады быть хорошими.
– Твоя мама права. Не забудь сказать ей, что любишь ее, когда придешь.
– Она, наверно, уже спит. Ей на работу к пяти утра. Завтрак больным готовить.
– Ну, завтра скажи.
– Завтра скажу. Спасибо, – сказал Ваня, выходя из машины.
– Спасибо, что подвезла? – подмигиваю Ване.
– Спасибо, что… подвезла, – улыбается он в ответ, машет и скрывается в подъезде.
Хороший мальчик Ваня…
Всплывать
Море – это стихия.
И любовь – это стихия.
Иногда это легкие ласковые барашки волн у берега, а иногда – бушующий девятибалльный шторм.
Иногда – медовый месяц, а иногда – пустые ночи, захлопнутые двери и девятибалльные скандалы.
Об этом надо помнить, когда входишь в море. Или когда входишь в любовь.
Стихия – это неподвластность. Это когда все идет так, как должно, а не так, как ты задумал.
Когда Лада была маленькая, обратная волна чуть не утащила ее в море. Она сама плохо помнит тот день – мама скупо делилась подробностями.
Лада купалась одна, прыгала в высоких волнах, но взрослым казалось, что все безопасно и под контролем: ребенок умеет плавать, плюс все происходит совсем рядом с берегом. А через минуту Ладу уже тащило вглубь, и она, парализованная страхом, даже крикнуть толком не могла, что не играет, скрываясь в волне и выныривая из нее, а правда тонет, а силы заканчивались, и соленая вода во рту затопила возможность позвать на помощь.
Папа побежал в море прямо в одежде, когда Лада не вынырнула. Она видела сквозь толщу воды, что он бежит, но сил держаться на поверхности совсем не осталось. Казалось, папа так близко, но в то же время так далеко, и он так долго бежит к ней, а дышать больше нечем…
