Поэтому – сережки. Сережки очень важный аксессуар. Он про жизнь. Он про то, что: «Я хочу нравиться, я же девочка» и «Ну и что, что я в больнице? Я же вылечусь!».
– Я живая? – спрашивает Лену девочка, у которой написано «я – носорог».
– Ты живая, – говорит Лена и сглатывает комок, подступивший к горлу. – Ты живая, девочка. Ты – живая!
Лену вызвали, она уходит, не доиграв.
Снимает карточку со лба, на ней нарисован подсолнух. Она улыбается, ей нравится этот цветок.
Лена считает, что в жизни все правильно. Не всегда справедливо, но всегда – правильно.
Она работает там, где лечат детей, болеющих смертельными заболеваниями. Лечат. И не всегда вылечивают.
И у ее собственных детей серьезная генетическая поломка, редкое орфанное
[1] заболевание. Но Лена все равно считает, что в этом мире все правильно.
Этот мир идеален. Это надо понять и принять, тогда получится дышать.
Все к лучшему и все правильно.
Звучит как наивный статус из социальной сети…
Или жизненное кредо человека, который в этой жизни очень глубоко разобрался.
Болеющие дети – это несправедливо. Несправедливо, но все равно правильно. Никто не обещал справедливо.
Лена не верит в богов, придуманных людьми. А в глобальном смысле в Бога верит. В того, кто придумал этот идеальный мир.
У самой Лены два брака и три дочери.
Она рожала девочек через каждые десять лет.
«Тридцать лет школы подряд», – шутит Лена.
Дома – вечная школа, на работе – вечная школа.
Учить и учиться – главные жизненные глаголы.
У Лены есть звание «Учитель года». Никто не удивился: это заслуженная, честная и выстраданная награда.
Лена честно любит детей.
Дети растут, но для родителей не перестают быть детьми. Дети – это вечные страхи за их судьбу.
Лена поняла: беззаботности не существует. Существует пониженный уровень тревожности.
Но не тут, в онкоцентре. Тут зашкаливающий родительский страх.
А какие тут мамы! Какие мамы!
Они каждый день живут в обнимку со страхом, что их ребенок может умереть. И плачут в коридоре. А в палату к дочерям и сыновьям входят с улыбкой.
– Все по плану, новости отличные, – говорят.
Не важно, что сказал врач, важно, как эту информацию донести ребенку. «Все по плану» – это все равно, что «ты не умрешь» и «все будет хорошо».
И ребенок, чья кожа желтого цвета, который весит в два раза меньше, чем должен, кивает: «Да-да, значит, скоро это закончится, и я выздоровлю». Отличные новости.
«Мам, дай надену сережки…»
Лена считает, что нельзя ни о чем жалеть. Ни о чем, даже об ошибках. Это же твои ошибки. Полюби их, ведь это ступенечки к тебе сегодняшней.
Не предавай саму себя прошлую этой ненужной жалостью.
Прими свой путь как оптимальный и единственно верный, а разбитые коленки и шишки – как цену, не заплатив которую не дойти до пункта назначения.
Лена выглядит очень гармонично. Как человек, который что-то понял о жизни. Она сама свои инсайты никому не навязывает, но, если ее спросить, охотно поделится. Расскажет, как двенадцать лет назад узнала о сложном генетическом заболевании своих детей и как шла к принятию и благодарности через сопротивление и отрицание.
Она живет с обнаженным сердцем.
Тонко слышит и остро чувствует.
С ней не обязательно говорить, с ней можно помолчать, и это будет информативнее слов.
К ней тянутся дети. Лена видит в них будущих взрослых, не замечает капельниц и диагнозов, интересно учит и помнит каждого ученика. Ей можно смело доверить тайну, как лучшему другу.
К ней тянутся родители болеющих детей. Они об нее греются.
И учатся у нее любить жизнь сквозь обстоятельства. Иногда сквозь смерть.
Когда заболевает твой ребенок, жизнь ломается на «до» и «после», а талант любить жизнь утекает сквозь продырявленную болью душу.
Душа – дуршлаг.
У Лены так было. Она двенадцать лет училась заклеивать сквозные раны души принятием. И научилась. Теперь она знает, где взять пластырь для души.
Любить жизнь сквозь смерть можно только через знание: «Все правильно». Все так, как должно быть, и не может быть иначе. Пойми это. Проживи. Проплачь. Прокричи. Протерпи. И прими…
Пандемия 2020 – время проверки людей на прочность. Вирус пришел и поселил на планете страх.
Люди испугались за своих родных и за себя и побежали по домам.
А есть среди них те, кто не понял разницы. Они всегда живут со страхом за своих детей, даже научились частично брать его под контроль и жить сквозь.
Просто люди разные и судьбы разные.
Вот цветы. Они тоже разные. Какие-то красивые, какие-то полезные, какие-то цветут один день.
Люди в этом смысле тоже цветы. У каждого своя миссия.
Лена – подсолнух. Красивый, стройный и влюбленный в солнце.
Им можно любоваться, а можно сделать из его сердцевины душистое масло.
Так и Лена. Красивая и полезная…
Смазывает натертые болью чужие сердца своим волшебным маслом. Чтобы не скрипели. Чтобы не болели. Чтобы научились любить жизнь. Любую.
Потому что она – одна. Вот такая неидеальная, но другой не будет.
И это тоже правильно.
Лене снится сон. Как она ночью приходит в онкоцентр, перебирает карточки для игры и оставляет только те, где изображены животные и люди.
Чтобы во время игры дети, прикрепив карточку на лоб, спрашивали: «Я живой?»
И всегда-всегда им отвечали: «Да. Ты – живой!»
Спасибо, что живой…
Посвящается Е. К.
Помогать
Поздно. Возвращаюсь со встречи. Прогреваю машину на перехватывающей парковке. Пока бежала до нее, замерзла и, забравшись внутрь, тут же включила печку и подогрев сидений. Сижу, отогреваюсь.
Впереди вижу продуваемую всеми ветрами остановку и парнишку, безуспешно пытающегося спастись от холода за фанерным остовом афиши, в ожидании автобуса. Он дует на ладони, прыгает, трет уши, в общем, очевидно замерзает.
Я редко подвожу незнакомых людей. Боюсь. А вдруг маньяк?
Но тут явно мальчишка, на вид лет шестнадцати. Очередным порывом ветра сносит афишу, мальчик растерянно смотрит на щедро освещенную дорогу с редкими автомобилями: ну где же ты, автобус?
