Это мои обожаемые дети – Данюша и Катюша – и мой юморной муж Миша!
Взамен они требуют от меня суп, шарлотку и фирменный компот, а также – частично, но правомерно – претендуют на мой гонорар за книгу.
А один из них – самый грозный – даже требует розовую юбочку с вишенками!
А вот список тех, на кого гонорара не хватит, но кого я искренне благодарю за идеи шуток или юморных сюжетов, безвозмездно подаренных мне:
Волокитина Анастасия
Дранишникова Лидия
Кондрашина Ирина
Кузнецова Валентина
Петрик Мария
Соловцова Лидия
Шавкунова Евгения
Шевченко Надежда
Шиманская Ирина
Щербинина Ольга
Спасибо всем, кто вдохновляет, зачастую даже не подозревая об этом!
Бонус
Пять рассказов, которые вы прочтете дальше, называются так же, как другие мои книги, выпущенные ранее. Каждый созвучен по смыслу той из них, с которой совпал названием, и выглядит так, будто просто выпал из своего сборника.
Как цыпленочек, потерявший маму.
Или вагончик, отставший от поезда.
Получается, что каждый рассказ – это как бы такая «трайал версия» своей книги.
Мы (я и издательство) надеемся, что вы прочтете все пять рассказов и решите, какую из книг автора вам непременно захочется открыть следующей.
Апельсинки
Мы с сыном договорились не говорить папе про пирожки, которые съели.
В самом начале прогулки, обнаружив в крошечном кафе эти пирожки, мы с Дасей обсудили, что они явно целебные, раз такие вкусные, и единогласно решили купить пирожков нашему папе, который остался дома и болел гриппом.
Мы так и сделали, но дальше обстоятельства сложились иначе: мы продолжили прогулку, заплутали, устали, проголодались, а с собой ничего, кроме пирожков, не было…
В общем, считайте, что пирожков и не было вовсе.
– Мам, а это вранье, да? – задумчиво спросил сын на обратном пути.
Он явно переживал за папу, которому не досталось волшебных пирожков, и я решила его успокоить.
– Ну, скажем так, это частичная правда, Дась. Недоправда. Если бы папа спросил про пирожки, мы бы не стали врать, но он про них не знает, а значит, не спросит. Уточнит просто: «Как погуляли?» А мы ответим: «Хорошо» И не соврем, ведь правда?
Вранье – это когда вместо правды, ты подсовываешь свою версию. А тут – недосказанная правда, повернутая нужной стороной, недоправда.
Потом я напомнила ему историю про штаны, которые сшила ему моя подруга и которые он умудрился порвать в первый же день. Мы обрезали штаны по колено, и они стали бриджами. А на вопрос подруги, носит ли он штаны, он ответил утвердительно. Ведь не соврал же!
Но сын все равно чувствовал себя виноватым – будто украл у папы порцию удовольствия, съев его пирожки.
– Мы купим папе целый торт, хочешь?! – предложила я, видя, как переживает ребенок.
– Он утром сказал, что у него нет аппетита…
– Ну, тем более. Дась, не переживай, папа, в принципе, ничего не потерял, потому что про пирожки не знал…
Сын грустно посмотрел на меня и произнес:
– Но я-то знал!
В ЭТОМ ПРОБЛЕМА ЛЮБОЙ НЕДОПРАВДЫ – МОЖНО ОБМАНУТЬ ДРУГОГО, НО СЕБЯ – НЕ ОБМАНЕШЬ.
Сыну тогда было шесть лет.
Я – на седьмом месяце беременности.
Но я поняла, что будет правильно, несмотря на усталость и стремительно наступающую темноту, пойти и купить новых пирожков для папы.
Это будет самое верное и деликатное решение уравнения, в котором задействована такая переменная, как совесть.
Мне страшно не хотелось идти обратно через весь парк, но родительство – это всегда компромиссы в сторону интересов ребенка и его воспитания.
Мы с сыном так и сделали. В итоге вернулись домой ночью, уставшие, с натертыми ногами, но презентовали папе целебные пирожки. Чтобы снять груз с души и исключить возможность недоправды.
Я вспомнила идентичную ситуацию из своего детства. Мы с мамой пошли в кафе «Холодок».
– Только бабушке не скажем, – предупредила мама.
Мне было семь лет, в кафе я была впервые и переживала, что недостаточно красиво наряжена.
– Да брось, – успокоила меня мама.
В кафе мне было неуютно. Казалось, официантка понимала, что мы не завсегдатаи кафе, зашли по случаю, подкопив деньжат. Она была холодна, будто оправдывала название кафе.
Мы и правда зашли по случаю. Мама улетала завтра и хотела как бы впрок накормить меня положительными эмоциями.
На стене висел плакат. Там была нарисована женщина в белом чепчике, с подносом, полным яств, и подпись: «Обслужим культурно каждого посетителя».
На подносе стоял пузатый чайник в горошек, батон, котлеты и вазочка мороженого. Я подумала, что все, за исключением мороженого, я ем и дома. Зачем же ходить за этим в кафе? Кафе – в моем понимании – это возможность есть диковинную еду, которой нет дома.
Я заказала пирожное, мороженое и лимонад.
Ни того, ни другого, ни третьего дома не было. Дома был чайник, котлеты и батон.
– Бабушке не скажем, да? – волновалась мама.
Я понимала, чем продиктована просьба. Поход в кафе – это расточительство. А бабушка и дедушка живут по принципу: «Каждая копейка на счету». И меня растят заодно, приучая к экономии.
Проболтаться про кафе – это гарантированный скандал. Все пирожные и лимонады будут пересчитаны на килограммы гречки и выставлены в упрек.
С одной стороны, мне нравилось, что мы с мамой – сообщницы. Мы укутаны общей тайной. С другой стороны, я никогда не врала бабушке и дедушке.
Если бабуся спросит напрямую: «Вы были в кафе?», я не смогу соврать. То есть смогу, но бестолково и непрофессионально: покраснею как рак, занервничаю, и бабушка все поймет и обидится – и за кафе, и за вранье.
Я ела пирожное с чувством, что совершаю преступление. Я не чувствовала вкуса, мне было напряженно.
– Вкусно? – спросила мама.
– Да, – ответила я, запила вранье лимонадом и закашлялась.
