Марьяновна играла с младшим сыном в такую игру: клала на столик для кормления погремушку. Сын радостно гулил и изображал восторг. А потом она накрывала погремушку пеленкой. Сын сразу печалился и куксил губки: он расстраивался и не понимал, куда делась погремушка, хотя дураку понятно – вот она, на столике для кормления. Потом Марьяновна сдергивала пеленку – и лицо сынишки снова озарялось восторгом.
Марьяновна подозревала, что государство играет с ней, половозрелой женщиной под сорок, так же, как с неразумным младенцем. Ведь материнский капитал – вот он, под носом, но накрыт пеленкой, и Марьяновна его не видит и вынуждена унизительно приставать к представителям власти: «Где мой капитал? Где мой капитал?»
За рождение третьего сына полагалась земля, но ее предлагали в Шатуре, двести километров от дома вглубь беспросветности. Плюс участок расположен в болотистой местности, без коммуникаций и перспектив. Соседи – лягушки да комары. Да две очумевшие от болотных ароматов березки. До ближайшего жилого строения – семь верст. Но Марьяновна – не бешеная собака, а мать троих детей, и ей это крюк.
Кому нужна такая земля?
Получалось, что государство вроде как выполняет свои обязательства, не придраться, а на деле – кукиш.
Это все равно что глубоко голодному человеку предложить хрен. Вроде закуска, а вроде – хрен. Кто ж на голодный желудок будет есть хрен? И отказ выглядит логично, и предъявить государству нечего.
– Вам дали землю-то? – подтрунивали над Марьяновной соседи.
– Дали. Два ведра, – весело отвечал неунывающий Марьяновнин муж.
Надо заметить, что Марьяновна была вполне социально активной личностью, и ей не впервой предстояло лицезреть политика на расстоянии вытянутой руки.
Однажды на приеме, посвященном открытию большой спортивной арены, куда Марьяновну пригласили вместе с мужем и детьми, она увидела губернатора и, сама от себя не ожидая такой прыти, ринулась ему наперерез.
– Землю! Землю дайте! – волновалась она, продираясь сквозь строй широкоплечих пиджаков, оберегающих представителя власти от попыток представителей общественности совершить над ним самосуд в порыве приступа справедливости.
– Чего нет – того нет, – вежливо ответил лаконичный губернатор и развел руками.
Марьяновну такой ответ удивил и расстроил. Губернаторы должны отвечать красивым официальным языком со ссылками на нормативные акты, а он ответил, как сосед по даче Петрович, у которого Марьяновна в прошлую субботу попросила секатор.
– И что же делать? – не отставала Марьяновна.
Она старалась, тужилась, рожала государству троих новых граждан, последнего – вообще с экстренным кесаревым, а государство что взамен?
Удостоверение многодетной матери? И что с ним делать? Ставить на него манеж? Помидоры на нем растить?
Но губернатор уже вежливо разговаривал с другой женщиной, которая диктовала подобострастному помощнику губернатора номер садика, где известка с потолка падала прямо в кашу детям. Губернатор обещал разобраться. С виновными, детьми и кашей. После «виновными» нужна запятая.
Тем же вечером Марьяновне позвонили. Как впоследствии шутил ее муж, «на выключенный телефон».
Визгливый голос попросил подробностей о проблеме, озвученной Марьяновной губернатору.
Дома Марьяновна чувствовала себе смелее, чем на Приеме, и долго и прочувственно рассказывала визгливому голосу симптомы своих проблем. На другом конце трубки слушали внимательно, задавали наводящие вопросы, уточняли, а потом визгливо обещали разобраться, объяснив, что Ваше, Марьяновна, обращение принято.
А еще спустя месяц она получила письмо, в котором сухим и хмурым языком было написано что-то про «государственные гарантии», которые государство было бы и радо выполнить «в полном объеме», но они «лимитированы федеральным и региональным бюджетом», а потому извините. Либо Шатура, либо ничего.
Письмо было подписано размашистым почерком губернатора. Но жизнерадостный муж Марьяновны сказал, что скорее всего губернатор это письмо даже не видел – а его секретарша с леденцовыми губками просто поставила факсимиле…
И вот новый шанс. Сам М.! Барин к нам приедет – барин нас рассудит
[5]. Марьяновна ускорилась.
Она бежала по улице, на которой выросла, и поражалась. Улица Фучика изменилась до неузнаваемости. Стала нарядная и праздничная. Дворовая территория была свежезаасфальтирована. Детские площадки свежепокрашены. Краска еще не высохла, поэтому детей на них очень кстати не было. Старая поломанная горка была, наконец, выкорчевана и куда-то увезена, надпись «ВАЛЕРА ЛОХ» на детском резном домике замазана красным, но Валера упрямо просвечивал своей лоховитостью сквозь новый революционный цвет.
Крыши домов были красиво украшены снайперами. Они и украшали, и устрашали одновременно. По периметру улицы расставили новые урны, актуализировали черно-белые бордюры. Солидные неулыбчивые люди, изображавшие случайных прохожих, напряженно гуляли по тротуарам. Вывеска магазина разливного пива, расположенного вопреки всем нормам в непосредственной близости к детскому саду, прикрыта белой фанерой. Был «Пивной мир», и нет «Пивного мира».
Травка зеленеет. Солнышко блестит
[6].
Марьяновна с интересом шла по Потемкинской деревне и думала, что, даже если сегодня ей не удастся переговорить с М., он все равно приезжал не зря.
Марьяновну нагнал высокий человек с блокнотом и, поравнявшись с ней, пошел рядом, подстроившись под ее шаг.
– Женщина, у М. ничего просить не надо, он здесь сегодня совсем с другой миссией. Оставляйте заявки на сайте, пишите письменно, но кричать ему ничего не надо, – четко проинструктировал Марьяновну блокнот.
Она огрела его хмурым взглядом.
Легко сказать! Когда у вас много детей и мало перспектив, сложно не просить. Можно послушаться блокнота, упустить такой шанс и никогда себе этого не простить…
Она попыталась оторваться от него и затеряться в толпе.
М. оказался невысоким и загорелым человеком.
Он, не торопясь, шел по улице в окружении многочисленной свиты. Люди вокруг нервничали, свистели, улюлюкали и аплодировали – кто во что горазд.
Марьяновна набрала в легкие побольше воздуха и крикнула что было сил имя и отчество М.
Убежденный антифашист Юлиус Фучик, в честь которого и названа эта улица, написал известную книгу «Репортаж с петлей на шее». Марьяновна чувствовала себя революционеркой, которая силится донести до М. свой репортаж о петле на шее.
– Я ТУ-У-УТ! – кричала Марьяновна. – ЗЕМЛЯ-Я! ЗЕМЛЯ-Я-Я!
– Слушай, Колумб, не ори, – настойчиво попросил на ухо непонятно откуда взявшийся блокнот.
