– Построились, – скомандовал лидер.
Мы построились в гусеницу.
– Когда я скажу «шаг», все одновременно делаем шаг с левой ноги, – сказал лидер. – Потом я говорю «шаг», и делаем шаг правой.
Мы кивнули и после слова «шаг» сделали шаг левой ногой. Потом после слова «шаг» сделали шаг правой, и… упали. В разные стороны.
– Пробуем еще раз! – сказал лидер. – Построились!
Мы построились. Попробовали еще раз. И упали. Потом еще. И еще. Мы падали раз восемь. Может, десять. Мы поняли, что этот механизм не работает.
– Надо менять лидера, – сказал кто-то сзади. Тот, кто ударился коленкой при падении.
– Нет, – сказали все. Мы уже верили в своего лидера и понимали, что новый неопытный лидер ничем не лучше нашего, опытного, хоть и нерезультативного.
– Я понял! – вдруг сказал наш лидер, польщенный доверием. – «Шаг» – слишком короткое слово. Пока я говорю «шаг», первые уже его сделали, а последние только услышали. Давайте я буду говорить «левой» и «правой»! Это длинные слова, первые стартуют на втором слоге. Давайте попробуем. Строимся! Мы построились.
– Левой! – сказал лидер.
– Правой! – сказал лидер.
Мы сделали шаг левой. Потом правой. Потом левой. Потом правой. И… пошли. Гусеница весело пошла в ногу за своим лидером. Мы прошли весь лагерь по периметру.
Когда вожатые сказали всем, кроме лидера, закрыть глаза и идти с закрытыми глазами за первым человеком, мы с легкостью это сделали. Мы уже умели доверять друг другу. Гусеница шла в ногу и не падала. Вожатые по одному забирали человека из лидеров, ставя его в конец гусеницы, делая лидером второго, потом третьего, потом четвертого. Так каждый мог побыть лидером.
Когда я шла впереди гусеницы с открытыми глазами, мы приблизились к препятствию: траншея или лужа. Я понимала, что траншею нам гусеницей не перейти, придется идти через лужу. И пошла. И все пошли за мной с закрытыми глазами и промочили ноги. И никто потом не спросил меня, зачем я провела всех через лужу. Значит, так надо, лидеру же виднее!
В тот день я поняла, что вера окрыляет. Что лидеру всегда виднее и что он видит чуть больше, чем остальные. И если ты выбрал доверять человеку, то доверься и иди. Даже с закрытыми глазами.
Когда я вышла замуж, вся семья мужа лечила зубы у своего «семейного» частного стоматолога. У нее была приятная фамилия – Лесная, и она была другом семьи. Я вошла в семью и тоже стала другом Лесной. Когда у меня заболел зуб, я пошла к ней. Мне совершенно не понравилось, как она меня лечила. Мне было больно и грубо. Но друг семьи…
Потом заболел второй зуб, и я снова пошла к Лесной. И снова ушла в недоумении: денег взяли много, а зуб так и болит. Через неделю к Лесной пошел мой муж. У него раздуло щеку. Вернулся через час в легком недовольстве. Рассказал, что лечили его пиявками, которые присасывались к десне и высасывали гной.
– Миш, мы как будто в XV веке живем. Спасибо, что она не заговоренный подорожник приложила. Мне кажется, Лесная – шарлатан.
– Не может быть, вся моя семья много лет у нее лечится.
– Неудачно лечится, – поправила я.
Потом, спустя пару месяцев, мы полетели отдыхать, и там тоже случилась оказия с больным зубом. Первый попавшийся стоматолог, осмотрев мой рот, сказал: «Такое впечатление, будто вы лечили зубы в странах третьего мира. У нас 100 лет так ни пломбы, ни мосты не делают». Я поняла, что хочу сменить плохого врача Лесную.
В тот же день я поняла, что о каждом человеке нужно формировать свое собственное мнение, иногда даже пренебрегая ценными рекомендациями.
Однажды мой кот, испугавшись громкого звука, убежал на даче в лес. Была ночь. В лесу – хоть глаз выколи.
– Он утром вернется, – сказала мама. – Захочет есть и придет. Ложись спать.
Я представила, как мой домашний кот – да какой там кот – котенок, напуганный палитрой запахов и шумов, сойдет с ума от страха в лесу, не дожив до утра, и сказала: «Дай фонарь».
– Я пойду с тобой, – сказал мой двоюродный брат Саша.
Он взял фонарь и пошел в лес. Я шла за ним, напряженно следила за его плащом. Я понимала: он видит, куда идти, он освещает наш путь, а моя задача идти след в след. Мы кричали «кис-кис» и звали кота по имени. И он нашелся через три минуты. Бросился мне в ноги. У него бешено стучало сердце. Я схватила его в охапку, спрятала в куртку, и так же след в след мы вышли из леса. В тот день я поняла, что тому, кто освещает путь, виднее, куда идти.
Я блогер, который честно пишет о себе. Люди меня читают. Но часть людей в инфопространстве приходит отчаянно меня критиковать, махать руками в разных направлениях и давать советы, куда мне нужно идти, чтобы оправдать их ожидания.
И вот своим читателям я всегда говорю: пожалуйста, если вы выбрали меня как блогера, которого читаете, как лидера, которому верите, как человека, с которым вам по пути, доверьтесь мне.
И даже если я делаю что-то, что кажется вам неправильным, веду через лужу, например, то допустите на минуту, что мои глаза открыты чуть шире, я вижу чуть больше, и эта лужа – оптимальный путь из всего ассортимента выбора.
И да, у меня только один фонарь, его не хватит на всех. Он освещает только мой путь. Он разный, запутанный и часто не простой. И я не обещала никого никуда вывести. Я просто иду туда, куда мне кажется правильным. И освещаю свой путь. И если кто-то видит это иначе, это нормально, я и не прошу идти за мной след в след. Выберите другой маяк и смело идите к нему.
Только не надо учить меня, как и куда лучше идти мне. Это прерогатива узкого круга близких и авторитетных людей, которых я лично выбрала в эксперты. А если вы знаете, как лучше сделать и куда вернее идти, то просто идите. Идите – и за вами пойдут люди. Только не забудьте включить свой фонарь…
«Формула-1»
Герман – бывший муж моей подруги Нины и по совместительству фанат «Формулы-1». Сына назвал Сеней в честь любимого погибшего пилота Айртона Сенны.
Знаете, болид «Формулы-1» использует для движения основной принцип полета самолета, только с точностью до наоборот. Крылья самолета помогают ему при разгоне взлетать, а у болида есть антикрылья, которые призваны не дать взлететь, наоборот – прижать к земле желающую взлететь машину.
Нине казалось, что их с Германом брак – это антикрылья. Без них она бы взлетела, а так ползет. Всю жизнь ползет, а рождена летать. Ползает между кухней, магазинами и кружками детей, не поднимая головы, и всем плевать, прежде всего Герману.
Герман ее не слушает. То есть он смотрит и кивает, но не слышит. Чтобы комфортно наблюдать за гонкой «Формулы-1», зрители на трибунах затыкают уши специальными затычками. Если этого не сделать, можно оглохнуть. Нине все восемь лет брака казалось, что Герман пришел с трибуны домой, а затычки для ушей не вынул. И поэтому когда она говорит, например, что больше так жить не может, потому что не живет, он кивает, но не слышит.
