Однажды Павлик смотрел фильм, где невысокий и по росту, и по статусу, и по поступкам человек кричал генералу: «Вы большой человек, а я – маленький! Но без маленьких людей большим никогда не стать большими. Грядет время маленьких людей! Мы, маленькие люди, тоже скоро станем большими!» Павлику понравился фильм. И фраза понравилась. Он ее запомнил и рассказал маме. Мама заплакала, и стало очевидно, как боится она не застать это время – время маленьких людей, которые стали большими.
Версии, что у Павлика уже все позади, придерживалась его жена – большая, сердитая, разочарованная женщина.
Она давно прозрела и излечилась от предсвадебной влюбленности и видела, что Павлик – совершенно тряпичный, но выгонять его было накладно с точки зрения нервной нагрузки: новый статус – разведенки – это стресс со всех сторон, тем более в ее возрасте – за 40. Сильно за 40. Так сильно, что ближе к 50.
Павлику нравились стройные и длинноволосые женщины, как девушка с работы, а жена была потекшая и объемная, с крашеными волосами, сожженными химией, которые на вид напоминали сено. В жене категорически не было изюминки, хоть бы родинки какой завалящей на плечике, или милой ямочки от ветрянки на щечке, или шрамика над коленочкой. Ничего. Насупленный бульдожий взгляд и кислый запах подмышек. Ну вот как любить такую? Когда она успела из приветливой пухлой хохотушки превратиться в хмурого жирного генерала, армия которого ежедневно терпит поражения? Жена для Павлика – источник шума, претензий и борща.
– Ты работаешь на фабрике стройматериалов, а мы 20 лет ремонт не можем сделать в квартире. Это нормально? – сварливо уточняла жена.
– А какая связь? – Павлик притворялся недоумком.
– Тащи с завода каждый гвоздь, ты там хозяин, а не гость!
– У нас там система безопасности знаешь какая стоит?
– Ты охранник, – напоминала жена о непосредственной причастности Павлика к системе безопасности.
Павлик замыкался и не знал, чем крыть. Теоретически он мог бы что-то придумать и украсть стройматериалы с фабрики. Другие делали это постоянно, вывозили «газельками» лом, брак от обоев, расходники и иногда даже брали Павла в пособники. Задача Павла в этом деле была несложная – уйти от мониторов слежения и не заметить.
А так как «не замечать» – это лучшее, что получалось у Павла по жизни, то соучастник из него получался отменный.
Но для себя воровать Павел не то что не мог, он не хотел. Был иначе воспитан: интеллигентные родители с плодовитой завязью советских идеалов и неубиваемой верой в коммунизм заложили в Павлика фундамент матерой порядочности.
Жена понимала, почему Павлик получился такой мямля, и недолюбливала свекра и свекровь за то, что навязали сыну якоря в виде принципов, тормозящих его развитие в современности. Вокруг все давно сориентировались и живут «каждый за себя», и нужно смотреть по сторонам и мотать на ус, а не мотать головой с осуждением. Потому что тем, кто не идет в ногу со временем, потом штукатурка падает в тарелку с прогнившего потолка, и смывать в туалете приходится тазиком.
Сегодня, чтобы хорошо жить, надо уметь хорошо торговать. Телом, умом, принципами или родиной. Это самые ходовые и востребованные товары. А из Павлика какой торгаш? Никакой. Молчаливый и с пустым прилавком.
Павлик приходил домой и перед тем, как войти в квартиру, вливал в себя банку пива. Инъекция обезболивающего. От жены. Пиво приглушало звук претензий и обостряло вкус борща.
Павлик любил пиво больше всего на свете. А что еще ему любить? Хмель и солод бродили в нем, добавляя концентрацию уверенности в себе.
Павлик входил в квартиру с непробиваемо индифферентным выражением лица. Победитель вернулся с будничной войны. Мол, ханни, ай эм хоум, корми мужа. Именно после пива Павлик с удовольствием думал о девушке с родинкой. Мысленно проводил рукой по ее длинным загорелым ногам, трогал льняные волосы, разрабатывал варианты «а может». Но хмель выветривался, мир стремительно терял краски, Павлик сдувался.
В комнату входила коротконогая жена, толстая и объективно некрасивая. Павлик хотел худую и красивую, как девушка с родинкой. Но худые и красивые хотят богатых и щедрых. И видимо, лысых. Замкнутый круг.
– Алкаш, – беззлобно и устало диагностировала жена, считав степень опьянения Павлика.
Павлик замыкался и не знал, чем крыть.
Жена Павлика работала на рынке, в лаборатории по сертификации продукции. По ее меркам, это была более чем козырная работа, хотя в трудовой и написан скучный «лаборант». Но престижность работы определяется не названием должности, а степенью дохода, а в этом плане работа относилась к разряду тех, за которые нужно отчаянно держаться.
В ее обязанности входило собирать дань. Каждое утро они с заведующей и вторым лаборантом ходили по рыночным мясным, молочным и овощным рядам и брали «пробу» – по полкило от каждого вида мяса на каждом лотке, по горсти творога, по черпаку сметаны, по щепотке зелени, по паре огурцов-помидоров. Рынок был не маленький. Обходили ряды с тележкой – иначе не унести.
Всю снедь волокли в лабораторию на анализ. После чего выдавали сертификат, мол, мясо хорошее, творог свежий – продавайте. Как бы брали на себя ответственность за качество товара на всем рынке.
Обычно ответственность – тяжелая ноша. Но жена Павлика ее не чувствовала. Самое тяжелое в ее работе было отмывать разделочный стол в лаборатории от кровавых мясных следов.
Продавцы на рынке называли лабораторную троицу «татаро-монгольское иго», потому что на их глазах каждый божий день три кобылицы проносились по рядам, собирая продуктовую дань, и, уходя, обещали вернуться завтра.
Зарплата у всех троих была смехотворная, зато отборные продукты, которые они сертифицировали, после работы они забирали себе. По сути, продукты и были их зарплатой.
Жена Павлика на вопрос о том, сколько она зарабатывает, шутила, что зарабатывает баранью ногу в неделю и бочку творога в месяц. Больше всех продуктов брала себе заведующая – жадная армянка с черными волосами над верхней губой. Ее муж открыл кафе-шашлычную, закруглил, засимбиозил взаимовыгодный семейный бизнес: мясо, отобранное у рынка, нужно было куда-то девать, а съесть те объемы, которые армянка забирала себе, было невозможно даже всей их многочисленной семьей.
Жене Павлика тоже перепадало. Парная свининка, нежная печеночка, свежайший творожок, яркая весенняя зеленушка, натуральный мед. Она упаковывала снедь в две тяжеленные сумки общим весом килограммов 20–25, не меньше.
Вот тут начиналось самое страшное. Зарплату нужно было как-то донести домой: сначала доволочь до метро, доехать с двумя пересадками до нужной станции, оттуда пересесть на автобус, и от остановки – вглубь дворов еще минут 15. Очень тяжело. Не женская это доля. Но с другой стороны – ну не бери, оставь килограмм пять в пользу второй лаборантки, которую сын встречает на машине. Ага, щас.
Жена брала все, что дают, и говорила, что у нее, как у обезьяны, руки, оттянутые сумками, уже ниже колена.
