Я опускаю глаза и ухожу прочь, стремительно, будто виновата. А я виновата. Виновата, что никак не пойму, что нельзя лечить и учить без запроса. Нельзя причинять добро тому, кто не просил. Ибо это добро, насильно нахлобученное на голову «несчастного», как тебе кажется, страдальца, ему не нужно от слова «совсем».
Я ухожу, нет, я убегаю. Я убегаю от Петра, от девочки, от себя, той глупой и неопытной себя, которая набила очередную шишку, с разбегу врезавшись в безжалостную правду, и теперь бежит по мостовой, задыхаясь от слез и прозрений. Бежит и шепчет, как молитву: «Со всеми все нормально. Со всеми все нормально. Со всеми все нормально».
P. S. Через неделю вышел материал про Петра. Шикарный, с потрясающими фото и красивым текстом. Он назывался: «Свобода слова. Рассказ о человеке, который купил себе право быть собой».
В статье Петр мудр и бесстрашен, жонглирует бизнесами, приручает чужое время, регулярно выбивает жизненные абриколи. Уверена, что аудитория влюбилась в героя. Нельзя не влюбиться после такого текста. Ах, да. На обложке он в костюме матадора, ловко уворачивающегося от быка.
Математика
Лиза не была глупой. Она была умна, но в своей сфере. А Паша был математик, работал в области генетической модификации. Лиза не понимала, кем он работает. Математик – странная профессия в XXI веке: как математиком можно работать – сидеть и считать?
Математика ассоциировалась у Лизы с таблицей умножения. В школе она называла ее «таблицей унижения», потому что цифры ей не давались, никак не запоминались, и одноклассники считали своим долгом посмеяться над глупой Лизой при любом удобном случае.
Лиза рассказывала Паше, что по телевизору видела передачу про российского математика, который что-то там изобрел или открыл, но отказался от Нобелевской премии.
– И он был очень странный, бородатый и как будто дикий, – говорила Лиза.
Паша смеялся. Говорил, что Перельман ничего не изобретал, он много лет искал и нашел доказательства теоремы, которую не могли доказать десятки лет тысячи людей.
– Ну и зачем нужны в наше время теоремы? Чтобы мучить школьников? – Лиза пожимала плечами, глядя на себя зеркало, в котором красила губы.
– Перельман показал, что исходная трехмерная поверхность, если в ней нет разрывов, обязательно будет эволюционировать в трехмерную сферу, понимаешь?
Нет, Лиза не понимала. Не понимала, что такое «пуанкаре» и как можно отказаться от денег.
– Ты считаешь меня глупой, да? – уточняла Лиза.
Паша не мог сказать «да», это обидело бы Лизу.
– Твен говорил, что право на глупость – одна из гарантий свободного развития личности, – ответил Паша.
– Твен тоже был математик?
– Нет, Твен – это Марк. Марк Твен. Знаешь такого?
– Это имя и фамилия? Что-то знакомое…
– Это псевдоним, но это неважно. Он написал приключения Тома Сойера. Ты читала?
– Я не помню. Я не любила читать. Меня заставляли. Меня много что заставляли в детстве… Я не любила, когда меня заставляли.
Лиза была вызывающе честна и наивна на грани приземленной глупости. Ее детство было омрачено ранней смертью мамы, отцом, лишенным впоследствии родительских прав, детским домом, куда маленького лохматого чертенка Лизу доставили в крайней степени истощения.
Девочку спасла ее внешность. Она была чудо как хороша. А когда подросла и включила сексуальность… Мужчины млели, теряли контроль над собой и своими желаниями. Она привыкла к голодным взглядам и поняла, что это ее козырь. Она уже давно выросла из Лолиты, но повадки сохранила.
Паша подсел на Лизу, как на наркотик, сразу. Ему хотелось брать ее личико в свои ладони и целовать каждую ресничку. Хотелось защитить, уберечь и спасти. Ей сразу стало понятно, что он не особо опытный, поэтому все, что она умела, уносило его на седьмое небо мгновенно.
Лизе нравилось ощущать свою власть над большим умным мужиком. Паша был похож на ее кота Семушку, который тоже боготворил хозяйку и не отходил от нее ни на шаг, когда она была дома. Если она шла в ванную, он садился ждать ее под дверью и иногда подавал голос, полный тоски.
Так и Паша. Он ждал ее везде и всегда и готов был ехать за ней на край света. И ездил: уже дважды забирал ее в других городах после вечеринок. Паша не был математиком, он был скорее биоинженером, но объяснить это было еще сложнее. Он проводил расчеты для исследований в лаборатории, и его расчеты ложились в основу алгоритмов для будущих изобретений. Разных – от разработки картофеля, устойчивого к колорадскому жуку, до выращивания органов, которые не будут отторгаться человеческим телом.
А Лиза преподавала стрип-пластику в фитнес-клубе. Они были такие разные, что у всех их союз вызывал удивление.
– Погоди, – уточняли Лизины подруги. – Он с бабами работает или с цифрами?
Лиза не знала. Ей было плевать. Она ощущала полную и всестороннюю власть над мужиком, такую сильную, что о ревности с ее стороны не могло быть и речи. Лиза была вегетарианкой, а Паша любил мясо.
– В моем доме не будет убийц, Па, – пояснила Лиза, глядя на то, как Паша жарит яичницу с сосисками.
– Ли, это раньше надо было лично охотиться и убивать, чтобы поесть мяса. Сейчас все по-другому. Даже на охоту ходят не за мясом. Сейчас хочешь убить – иди на охоту и убей. Хочешь поесть мяса – пусть кто-то сделает это, а ты купишь колбасу в магазине.
– Кто-то убил кого-то для тебя.
– Это баланс природы. Хищники едят травоядных. Просто сейчас хищники организовали свою жизнь так, что охота трансформировалась в производство.
– Слушай, ты умный и, конечно, словами всегда меня победишь. Но я не хочу есть чужую плоть. Перед смертью животные испытывают смертельный ужас, эти флюиды выплескиваются в мясо, которое ты потом кладешь на бутерброд. У тебя бутерброд с трупом и предсмертным ужасом. Бэ.
– Ли, твое фирменное блюдо – чернослив, в который ты засовываешь орешек. Это очень мило, но я вешу 110 килограммов. Я на такой еде не протяну…
Лиза настаивала на своем. В ее доме он вегетарианец. Он аккуратно напомнил, что это его дом.
– Может, мне тогда уйти, Па? Раз тут все твое? – вспыхнула Лиза, порывисто встала и бросилась к антресолям за своим чемоданом.
– Не надо уходить, может, попробуем поискать компромисс? – спросил Паша, но тут же увидел, как Лиза копается на верхней полке, а ее коротенькая юбочка задралась и разболталась про чулки.
Лиза всегда, даже зимой, носила чулки. Паша не понимал этого, умолял одеться потеплее, грозил циститами, но она все равно надевала чулки. И это становилось его проблемой, ведь это он переживал, заботился и вынужден был встречать ее везде и возить, куда скажет.
Лиза не знала, как объяснить Паше, что сексуальность – это ее оружие. То, в чем она сильна. Она не может выйти в мир безоружной. Этот мир населен гадкими людьми, которые только кажутся милыми.
