— Женечка…
— Всё! Это было невкусно.
Пытаюсь сбежать. Народ уже суетится с кружками, я слышу, как Ожников восторгается моим тортом. Вот! Ожникова можно кормить с удовольствием.
— Жека, тебе побольше или поменьше кусочек?
— Ой, я не буду. Меня подташнивает что-то…
Аронов не отводит от меня глаз, следя внимательно за каждым движением.
— Жень, зайди ко мне, пожалуйста. Две минуты.
Уходит в свой кабинет.
Окей… Иду за ним следом. Запирает дверь, и мы замираем друг напротив друга. Напряжение между нами начинает нарастать. Пауза затягивается, а нас наверняка ждут.
— Извини меня… — заглядывает он мне в глаза.
— Ой, да перестань. Глупая была затея. Я не знаю, зачем так сделала с тобой. Ты должен был сказать «красный», я бы отстала.
— Я не хотел тебя расстраивать. И торт был вкусным. И он всё ещё там есть. Если ты хочешь… Я съем с удовольствием ещё кусочек.
— О, нет! — поднимаю я руки. — Быть может, какой-то другой женщине удастся доставить тебе удовольствие таким образом. Лично я — пас.
— Ты зачем так говоришь? Ты опять хочешь меня наказать психологически?
— Чем?
— Ты же не можешь не понимать, что такими своими выпадами отталкиваешь меня, и мне больно.
— Да? — задумчиво хмурюсь я. — Но ведь у тебя будет женщина рано или поздно. Я что, не могу желать тебе духовной близости с ней?
— Больно.
— Почему?
— У меня есть женщина. Я её очень люблю. Просто она сейчас капризничает и немного заигралась.
— Думаешь? — рефлекторно прижимаю ладонь к желудку.
Болит, зараза… Теперь гораздо сильнее, чем утром.
— Ты бледная… Как себя чувствуешь?
Неопределённо кручу в воздухе пальцами.
— Женечка, я хотел попросить тебя о возобновлении сеансов психотерапии.
— Исключено!
— Почему?
— Тебе какую версию озвучить?
— Какую-нибудь озвучь.
— Скажем так: дистанция между нами сейчас плавающая. Нам и так сложно. А эти сеансы превратятся в попытку брать то, в чём испытываем дефицит, отказавшись друг от друга. А я этого не хочу. Не хочу этой близости и открытости. Сокращать дистанцию не хочу!
— Почему?
— Потому что… В чём тогда смысл нашего расставания?
— Этого я, если честно, не понимаю и сам.
— А смысл в том, чтобы найти такую дистанцию, на которой нам обоим перестанет быть плохо и больно.
— Если обоим, то это бесперспективная затея.
— Думаешь?
— Знаю.
Вздыхаю.
— Пойдём, там Ожников слюной сейчас захлебнётся.
Мы заходим в кабинет Крис. Народ, постанывая от удовольствия, уже доедает торт.
— Мы подумали, — оправдывается Ожников, забирая последний кусок. — Ты — не хочешь, Андреич — не будет…
— Ну и правильно! — улыбаюсь я. — Вкусно??
— Ммм… — хоровой стон удовольствия практически полностью реанимирует меня.
ГЛАВА 32 — ОТПУСТИТЬ ТОРМОЗА (ЧАСТЬ 8).
Сегодня мы с Крис заявились в клуб раньше всех и нахально обнимаемся, расположившись на диване. Крис поцеживает мартини, и я изредка целую её мокрые губки, слизывая с них сладковатый терпкий вкус. Мои пальчики скользят по её коленке. Я рассказываю ей про своих котят.
— Ооо… Где ты берёшь таких сладких?
— Воспитываю.
— Может, поделишься с любимой? Я так-то тебе самого ценного персонажа пожертвовала.
— Да не вопрос, любимая! Договорись с Демченко, что он не сходит с ума по этому поводу, и я тут же подтяну мальчиков. Поиграемся…
— Может, как-нибудь так? Не будем его нежную психику тревожить? — зажмуривается она.
— Нет. Тогда без меня.
Не могу и не хочу врать Демченко и мутить что-то у него за спиной. Никакого удовольствия от процесса я не получаю. Раньше в моменты их ссор это не парило меня так сильно. Потому что Демченко очень убедительно выглядел, отказываясь от Крис первым. Но как только я поняла, что это просто формат, и, уходя, он не ставит на самом деле точку, продолжая чувствовать её своей…
Крис всё время пытается убедить меня, что психологические пределы чужого саба — это не мои проблемы. Но… Я чувствую так, как чувствую, и ничего не могу с этим поделать. Демченко тоже частично мой. Я его ЧУВСТВУЮ. Мне не вкусны его срывы. Я ощущаю себя обязанной его налаживать, если он ломается. Поэтому никаких «подпольных» развлечений, которые вынесут Демченко, с моим участием. И, слава Богу, наши игры с Крис его не выносят. Впиваюсь в её пухлые губки.
— Поехали ко мне сегодня, — поставив бокал на столик, Крис обвивает руками мою талию. — Я соскучилась по тебе.
Её губы скользят по моей щеке и утыкаются в ушко. Меня передёргивает от остроты ощущений.
— Можно Демченко поразвращать… Он всё равно сбежит в результате, а мы вдвоём оторвёмся.
План хорош! Поразвращать Демченко — это вкусно.
— … а можно Аронова…
Отстраняюсь, разглядывая её красивое лицо с мечтательно блуждающими глазами. Красивая… Дрянная, страстная, преданная, открытая, неверная, противоречивая и целостная — МОЯ! Крис вся моя насквозь. Мне не хочется ни корректировать, ни отрицать ничего в ней. Есть целиком, как приготовлено природой.
— Какая же ты… — утыкаюсь своим носиком в её, — … умопомрачительно великолепная!
Крис улыбается, закрывая глаза.
— Люби меня! Ну их, этих мужиков.
— Обещаю любить тебя вечно!
Ей легко и гармонично говорить о любви, потому что я чувствую от неё к себе примерно то же, что испытываю сама. И мы общаемся на одном языке. Мы словно одно целое.
— Поехали со мной в Милан?
— Виза…
— Ммм… — хныкает она раздражённо. — Хотя бы не поступай на второе высшее. Тебя станет очень мало. Мы не поделим, и все передерёмся.
— Всё будет хорошо, любимая! — зацеловываю её лицо. — Всё будет просто идеально! Меня будет мно-о-ого!
— Тебя уже мало!
— Это потому, что ты живёшь с Демченко, — смеюсь я.
— Это кошмар, да.
— Почему?
— Потому что бонусов в этом нет никаких. Жить вместе можно только с Ароновым, детка.
— Ой… — закатываю я глаза. — А почему, кстати?
— Первое — ты не готовишь то, что не ешь и тогда, когда ты не ешь. И вообще не готовишь, если не хочешь. И не тратишь на это остатки своего свободного времени. Второе — твой секс случается, только когда ты этого действительно хочешь, и он не превращается в снятие физиологического напряжения, он всё ещё секс, и он всё ещё острый и о*уенный. Третье — ты не возишься со стиркой, уборкой и прочей ахинеей. Раз в неделю к тебе приходит помощница по хозяйству — и у тебя чисто. Четвёртое — никто не считает твоё время и тебя своей собственностью и не распоряжается ими по своему усмотрению. Пятое — всё, что ты даришь мужчине, воспринимается не как должное, а как нечто ценное, за которое он обязан ответными реверансами. Шестое — в твоём мире существуют мужчины, и это, чёрт возьми, приятно! В общем, я подумала и решила, что ещё лет десять о замужестве думать не буду. И со следующей недели я возвращаюсь к себе насовсем.
