— Один вопрос у меня.
Начинается!
— «Папочка» этот…
— Иди сюда, — снова тяну его к себе.
И я пытаюсь его съесть, а он со смехом уворачивается. Это раззадоривает! И мы угорая боремся в тачке. Он сдается…
И мы целуемся… долго, вкусно, проникновенно… пока наше дыхание не сбивается окончательно.
— Ладно, — шепчет он. — Давай, по-другому.
— Давай.
— Я сейчас кое-что сделаю, и хочу чтобы ты сделала тоже самое. Окей?
— Давай, попробуем.
— Я совершеннолетний, свободный, адекватный, здоровый. Гарантирую. Меня зовут Дмитрий. Морозов.
— Черт, — ухмыляюсь я. — Я должна это повторить?
— В идеале. Если это является правдой. Не обманывай меня, пожалуйста.
— Не является, — закусываю я губу.
— Та-а-ак… — напрягается он.
— Мне шестнадцать… для начала.
Его лицо застывает. Смотрит в лобовое на огни клуба…
Молчание затягивается.
— Да, пи**ец! — его кулак в раздражении вбивается панель. — Лучше бы ты замужем была.
Не смотрит на меня.
— Нет! — сжимает он губы. — Нет.
Он выжимает газ, мы едем обратно.
Да, так тоже может быть и это нормально, — успокаиваю я себя. — Никого больше ломать, как Аронова, я не собираюсь.
Легко смогу. Но не буду!
Молча доезжаем до моего дома. Выхожу.
Вылетает следом.
— Постой, Жень!
Поворачиваюсь.
— Не обижайся…
Да, как бы…
— Я объясню, если хочешь.
— Не хочу. Нет, так, нет! — развожу я руками. — Удачи тебе.
Поднимаюсь в квартиру. Не снимая куртку сползаю по стене вниз.
Я. Хочу. В Клуб.
Кручу в руках телефон.
Вызов. Семьсот двенадцатый. Скидываю.
Набираю Ожникова.
— Привет Чеширский. Занят?
— Неа… кинчик смотрю.
— Поехали, тусанемся?
— Через час заеду.
Чеширский — бесперебойный! Никогда не отказывает мне.
Час…
Мне хочется полежать, а раздеваться не хочется, и я делаю пару шагов к комнате, ложась на спину на ковер. Закрываю глаза. Телефон в моей руке трезвонит. Отключаю.
Через несколько минут долгий звонок в дверь.
Не хочу…
Слышу, как психованно он несколько раз лупит по ней.
— Женя, открой!!
Не хочу…
Звонит еще несколько раз.
Включаю обратно телефон. Наушники…
Чувствую раздражение. Не на семьсот двенадцатого. Конечно, нет. На то, что какие-то цифры могут менять мои планы. И года два еще будет так.
И через некоторое время…
Семьсот двенадцатый: Жень…
Семьсот двенадцатый: Женя!
Семьсот двенадцатый: Да, Женя! Я передумал…
Маньячка: Я тоже.
Семьсот двенадцатый: Извини за реакцию. Выбило. Давай еще раз. Пожалуйста.
Маньячка: Я подумаю. Надумаю — напишу.
Семьсот двенадцатый: Я буду очень ждать. Извини…
Глава 4 — Когда всем больно
— Как-то так, — истерично посмеиваюсь я, заканчивая эпопею про семьсот двенадцатого.
Крис хохочет…
— А дальше?
— А всё! — развожу я руками. — Пришлось выплюнуть, не распробовав толком.
— Так, а с кем ты ночью тусовалась?
— С Чеширским…
— То-то я смотрю, он вареный опять. Детка с завтрашнего дня опять уходим в аврал. Ты помнишь?
— Аха…
— Проконтролируй Ожникова, чтобы не бухал.
У нас грандиозный трехчасовой показ от нескольких европейских домов моды. Потом пресс-конференция, фуршет… Телевидение… Короче, будет не вдохнуть!
— А что у тебя с документами?
— Полный абзац, — вздыхает она. — Не вовремя Олег сбежал. Не представляю, как это разгрести без штрафов и взяток. Никогда этим не занималась, всегда он. И я даже не знаю, куда бежать, связи все у него.
— Он что не оставил тебе номера своего?
— Оставил. Но очень выразительно просил не звонить. Даже если гореть все будет синим пламенем. И с фотостудией тоже… одну камеру убила Полина, зонт сорван, какой-то узкоугольный объектив не могут найти. Короче… — качает она головой. — Но ты, детка, не заморачивайся пока. У тебя еще целые сутки каникулы. Оторви башку своему семьсот двенадцатому! Расслабься.
— Думаешь?
— Что тут думать? Хотя бы в качестве разовой акции, чтобы понимать разницу.
— Я правильно понимаю, что это твой реверанс Аронову?
— Ну… — хитро прищуривается. — Иногда, чтобы оценить одного мужчину, нужно попробовать другого. Я хочу, чтобы ты оценила. И когда он вернется к твоим ногам, сомнений у тебя не возникло.
— А если я не хочу оценивать? Если я просто хочу…
Чего я хочу, я не могу сформулировать даже себе.
— Чего?
— В моем мире солнечное затмение, Крис. Я хочу побесноваться. Моё солнце больше не вызывает ожогов, и мои бесы хотят на свободу.
— Отпусти… Но в рамках разумного, малышка! Чтобы мы потом тебя днем с фонарями не искали.
— Я подумаю.
Выхожу от нее, набираю Семьсот двенадцатого.
Прижимаю телефон плечом к уху.
Завариваю Ожникову ромашковый чай с мятой. Несу. Желудок у него опять…
И я вспоминаю, как вздыхал Олег, на мои попытки полечить его боли травками. Рак желудка?..
— Женя? — слышу в трубке голос Димы.
Нет, нет… Семьсот двенадцатый!
— Привет.
— Привет…
В кабинете Чеширского пусто. Оставляю кружку с чаем у него на столе. Забираю его, с крепким кофе, уношу.
— Ну, что там у тебя? Опять душевные метания, моральные принципы, переживания? Или ты закрываешь глаза на все нюансы, выхватывая часа на три маньячку, секс и рок-н-ролл?
Мой телефон разряжено пиликает. Сейчас отключится!
— А почему всего лишь на три?
— У меня нет времени на торги. Три.
— Окей!
— Сейчас скину адрес, забери меня через час. Будь вкусным, не слишком сладким, с минимальной дозой ванили, немного красного перца приветствуется. Я голодна…
