– Мама тебе так сказала?
Оливия кивает.
– А еще сказала, что папа убил Сент-Джона.
– Да чтоб меня. – Шарлотта намекала, что, мол, Дуайт разобрался с Сент-Джоном, но в открытую так не говорила. Получается, его отец – убийца.
Так же, похоже, как и он сам. Печально.
С подбородка у Оливии срывается слеза.
– Ты знал?
– Про Лили? – Он качает головой, отводит глаза. Не допить ли вино?
– А насчет Сент-Джона?
– Мама что-то такое говорила.
– Когда?
– Несколько дней назад.
Она толкает его ногой.
– И ты мне не сказал.
– Был занят, – говорит он сдержанно.
– А, ну да. Ты же у нас маляр. Сестренка пропала. Папа – убийца. Мама не знает, что с собой делать. Старшая сестра на грани нервного срыва. А что делаешь ты? Ты всем помогаешь. Молодец, Лукас. Вот на кого всегда можно положиться.
– Да пошла ты. – Лукас терпеть не мог, когда она совала зеркало ему под нос. Ему не нравилась ни собственное отражение, ни все то, чего он не сделал. Или сделал. Знала бы она, как все было. Он никогда не скажет, что натворил. Но в эти последние дни самым важным для него было исправить собственные ошибки. И прежде всего нужно сделать что-то для Лили.
– Какие слова! Дай-ка… – Она выхватывает у него бутылку и допивает вино.
Из уголков рта стекают красные струйки. Она вытирает их рукавом свитера и всхлипывает.
– Я любила его.
– Знаю, – мягко говорит он, сдерживая собственные слезы.
– Где он?
Лукас качает головой – уж лучше бы он не знал того, что приходится скрывать.
– Нам нужно подать заявление.
Паника, как обжигающий заряд электричества, разносится по венам.
– В полицию? Нет. – Он вскакивает и пошатывается, голова идет кругом. Хлопает рукой по стене. Полиция начнет рыться в деле Сент-Джона и решит, что смерть Дуайта не случайна. Что, если кто-то из проезжавших по той дороге запомнил его пикап? Что, если камеры зафиксировали, как он преследует машину Дуайта? Ему вовсе не улыбается провести даже еще одну ночь за решеткой. Надо выпить пива и убираться отсюда ко всем чертям. А еще надо отделаться от сестры, пока до нее не дошло, что именно он натворил.
Оливия встает.
– Мама призналась, что это отец убил Сент-Джона. Сказала, что солгала, обеспечив ему алиби. Лили подслушала их разговор, испугалась и сбежала. – Она обхватывает себя руками. – Поверить не могу, что папа – убийца. Меня от одной лишь мысли об этом тошнит.
Перед глазами у Лукаса сцена в баре, где отец выбирал женщину на ночь. И другая, в номере, где они подрались. Нет, Дуайт совсем не тот, кем представляет его Оливия. Он – злобный, мстительный сукин сын. Лукас понял это давно.
Мысли возвращаются к тому пробелу в памяти. Двухчасовой провал не дает покоя, как назойливая подружка.
– Никаких копов.
Она хватает его за руку.
– Ты просто предвзято к ним относишься. Понимаю, у тебя свой счет. Но разве мы не должны что-то сделать?
– Речь идет о деле тридцатилетней давности. Лучше оставить все как есть.
– Я беспокоюсь из-за мамы. И есть еще Джина Сент-Джон. Ей ведь тоже, наверно, хочется знать.
– Нет! – кричит он неожиданно громко. К черту пиво. Пора линять.
Оливия кладет руку ему на грудь.
– В чем дело? – Он отводит глаза. – Лукас?
От напряжения дрожат плечи.
– Нет. – Качая головой, Оливия отступает на шаг. Лукас избегает ее взгляда. Она видит разбитые косточки пальцев. – Что ты сделал? Где папа? Почему он не возвращается домой?
– Я же сказал, оставь.
– Что ты сделал? – кричит она. – Скажи мне. Я должна знать. У тебя проблемы? Давай я помогу тебе.
– Я не знаю. – Лукас отводит ее руки. – Не знаю. Не знаю. – Он закрывает лицо руками и глухо, как раненное животное, стонет. – Не спрашивай меня. Пожалуйста, не спрашивай.
– Послушай…
Он слышит слезы в ее голосе, отнимает руки и смотрит на них так, словно они принадлежат кому-то другому. Пальцы сжимаются, словно когти. Оливия всматривается в его лицо.
– Твое лицо… Папа?.. – Она останавливается, не договорив, запускает пальцы в волосы и делает несколько шагов по кругу. – Боже мой. Эта семья… – В ее голосе горечь и боль. Она обхватывает себя руками, сгибается, и с ее губ срывается скорбный, рвущий душу плач.
Она так любила отца, и раскрывшаяся правда о нем – тяжелый удар. Она видела в нем только хорошее и не увидела, что он превратился в зверя. Папина дочка.
Лукас с опаской кладет руку ей на плечо, не зная, как утешить сестру и нужно ли.
– Я справлюсь. Просто… держись подальше.
Оливия обнимает его. Ее щеки блестят от слез.
– Ты только не попадись. Я не могу тебя потерять. – У нее стынет лицо. Слишком поздно. Она уже потеряла его. Он растворился семнадцать лет назад. Но руки сами собой обнимают ее. Поддавшись моменту, он позволяет себе побыть младшим братом, проникнуться ее любовью.
– Я не знаю, что делать, – жалуется она, уткнувшись лицом в его рубашку.
– Знаешь. Быть рядом с Джошем. Ты нужна ему. Лили нужно, чтобы ты позаботилась о нем.
– А мама?
– С ней буду я.
Оливия качает головой и отступает из его объятий.
– Нет, не надо. Я должна вернуться к Джошу и возьму ее с собой. Ей нельзя оставаться одной.
Будь у него чувство самосохранения, он сказал бы, что ему сегодня тоже нельзя оставаться одному.
– Иди. Собери ее вещи. Я помогу довести ее до машины.
– Ладно. – Она вздыхает и жмет ему руку.
Лукас идет за сестрой в спальню. Мать спит, лежа на боку, и кажется такой юной и хрупкой. Когда хочет, она бывает грозной. Эффектной, соблазнительной. Ему тогда едва исполнилось три, но он помнит день, когда она пригласила в дом Бентона Сент-Джона. Оливия разозлилась на него, заняв всю песочницу своим замком принцессы. В тот день, должно быть, и была зачата Лили.
– Эй, мам. – Он толкает ее в плечо. Она бормочет что-то бессвязно. – Ливи уезжает и заберет тебя с собой. Давай я помогу подняться.
Шарлотта стонет, мотает головой, потом смотрит рассеянно на него и улыбается.
– Люк, дорогой. Ты дома.
Он берет ее за руку, поднимает и ведет к машине Оливии. Она не спорит, не сопротивляется, но утром, когда проснется не в своей постели, будет рвать и метать. Но это уже проблема Ливи, а его к тому времени и след простынет.
