Уок опустил глаза на свой галстук с блестящим зажимом. Тугой воротник мучил шею. Никогда еще Уок не чувствовал себя таким жалким. Или, может, он был жалок все время, просто до сих пор не сознавал этого. Недавно Уок опять ездил на прием к доктору Кендрик. Ему повысили дозу лекарств. И не было ни способа, ни шанса остановить неизбежное.
— Я наделаю ошибок, которые после аукнутся.
— Нечестно тебя просить, сам знаю.
— Честно, нечестно… Дело не только в этом. Речь идет о жизни и смерти. Когда-то я жаждала вставать грудью на защиту ближних. Помогать людям хотела. Посредничать от их имени к Богу — в хорошие времена и в плохие. Родной отец отнял у меня это право.
— Но ты все равно могла бы…
Уок не договорил — Марта сверкнула на него глазами, полными слёз.
— Не могла бы. Я не лицемерка.
— Милтон — тот мясник — мертв. По-моему, его убил Дарк. И Хэла тоже — потому что до детей хотел добраться.
— Боится, как бы мальчик чего не вспомнил.
Уок кивнул.
— Сюда ему сейчас дороги нет. Он задолжал денег паре мерзавцев.
Уок знал, что говорит. На сей раз он запомнил номера машины, уже пробил их по базе — и небезрезультатно. Седан оказался зарегистрированным на риверсайдскую строительную компанию, один из директоров которой происходил из семейства с криминальной историей. Получалось, что проблемы Дарка сами собой не рассосутся.
Марта взглянула на него.
— Сообщи об этом Бойду. Пусть обеспечит охрану детям.
— Уже сообщил. Бойд не верит в причастность Дарка.
— Потому что в деле фигурирует Винсент Кинг.
— Вот если б мы доказали Винсентову невиновность… Если б мы его вызволили…
— Черт возьми, Уок! Винсента даже лучший в Штатах адвокат не вызволит.
— Если Винсент невиновен, значит, Дарк охотится за Робином Рэдли, а не за девочкой.
Уок закрыл глаза и трясущимися руками принялся массировать шею. Мышцы были зажаты, болью отзывались при малейшей попытке качнуть головой.
— Говори, что у тебя со здоровьем. По-твоему, я не замечаю, какой ты изнуренный и вдобавок таешь просто на глазах?
— Это всё от стресса.
— Почаще повторяй: «стресс, стресс» — глядишь, и сам поверишь.
— Вряд ли.
В церковь вошла пожилая женщина. Преклонила колени, осенила себя крестным знамением, удалилась. Может, думал Уок, после таких действий ей спится лучше.
— Ты очень много взваливаешь себе на плечи. Было время, я тебя насквозь видела.
— Хорошо бы стать прежним. Я… короче, все изменилось. Продолжает меняется, причем каждый день — я это чувствую. Взять хотя бы Толлер. Мимо ведь езжу. В голове не укладывается, когда они столько домов понастроить успели…
— Надо же людям где-то жить.
— Да ведь это у них виллы для отдыха, а не основное жилье. Город по всему побережью расползся, неизвестно докуда дотянется.
— А ты перемены не любишь, верно? Я же видела обстановку у тебя дома и в кабинете. За прошлое цепляешься изо всех сил.
— Потому что в прошлом все было гораздо лучше. Или ты забыла наше детство? Мне тогда казалось, что вся жизнь наперед расписана, и меня этот сценарий устраивал. Я себя видел полицейским в родном городе. С женой и детьми. И чтобы членство в Малой бейсбольной лиге. И вылазки на природу с палатками.
— А еще чтобы Винсент Кинг жил на соседней улице, чтобы ваши жены были закадычными подружками, чтобы вы отпуск все вместе проводили. Барбекю на пляже — один мясо жарит, другой детей в воде отслеживает…
— Вот именно. Тридцать лет прошло, а я до сих пор эту картинку вижу, даром что она только в моих мечтах существовала. И такая она, знаешь, объемная, живая… Только изменить ничего нельзя.
— Опиши мне Винсента, каким ты его помнишь.
— Во-первых, безотказный. Не было такого, чтобы я попросил, а Винсент сказал «нет». Слепая преданность. Братская. С девчонками он крутил, это правда, но они для него ничего не значили. Другое дело — Стар. Спуску Винсент никому не давал, хотя, кажется, сам ни одной драки не затеял. Случалось, неделями был тише воды ниже травы — это если отец за его воспитание брался. А еще это его чувство юмора. Короче, он был для меня всем. Братом моим был. Да и остается таковым.
Мартины глаза сделались непроницаемыми. Вот о чем она думает? Верит или нет? Дверной проем, подсвеченный солнцем, пропускал птичье щебетанье.
— Я был уверен, что мы с тобой поженимся, Марта; тебе ведь это известно?
— Мне это известно.
— Ты всегда в моих мыслях. Я думаю о тебе, когда просыпаюсь. И когда ложусь спать.
— Мастурбация — грех.
— Не говори «мастурбация» в церкви.
— Тебя ко мне тянет, потому что я — благополучная. Я будто твой двойник в зеркале. Не меняюсь с годами, никаких от меня сюрпризов. Я и в детстве была бесхитростной и надежной, ровно до того момента, когда нарушилась наша идиллия.
— Неправда.
— Правда. Только ты зря себя стесняешься, Уок. Мы людям помогаем — ты и я. Это лучший способ жизнь прожить.
— Иными словами, ты пойдешь на судебное заседание.
Марта не ответила.
— Как думаешь, в другой жизни мы будем вместе?
— Теперешняя жизнь еще не закончилась, инспектор.
И теплой своей ладонью Марта умерила дрожь руки Уока.
* * *
Питер и Люси заехали за ними прямо к Прайсам.
Шелли, уткнувшись в бумаги, сидела на заднем сиденье их внедорожника.
Питер и Робин болтали без умолку. Обсуждали Джета: он, оказывается, трусоват — птиц боится; потом Питер рассказал об одном своем пациенте — у бедняги целый год не проходила жестокая икота.
— А вы его напугать не пробовали? — спросил Робин.
— Моему Питу и пробовать не надо. У него такое лицо — кто хочешь испугается, — встряла Люси, подмигнув Дачесс в зеркало заднего вида.
Дачесс улыбнулась. Следовало рассмеяться, но это было выше ее сил. Нынче за завтраком Мэри-Лу сказала, что удочерение ей не светит. Зачем симпатяге-доктору и его милой женушке такая, как Дачесс — в голове тараканы, в табеле трояки, любимая игрушка — пистолет? Дачесс молча жевала кукурузные хлопья с молоком; слова не вымолвила, даже когда Мэри-Лу прошествовала к стене и выдернула из розетки телевизионный шнур — дескать, я под телик поела, а вы двое и так хороши будете.
Внедорожник съехал на обочину, но двигатель Питер не заглушил. Они с Люси долго водили пальцами по карте, наконец обернулись к Дачесс и Робину.
— Мы выбрали Солнечную дорогу. Готовы, ребятки?
— Готовы! — живо ответил Робин.
