— Мы ведь это уже обсуждали.
— Верно.
— Неважно выглядишь, Уок. Переутомился?
Усилием воли он унял тремор, сунул руку под столешницу, свободной рукой достал и надел солнечные очки, даром что как раз надвинулось облако.
— Той ночью Дарк пришел к тебе. Напомни, чем вы занимались.
— Трахались, — произнесла Ди Лейн без намека на эмоции.
Еще недавно Уок от такого заявления покраснел бы — теперь лишь печально улыбнулся. Понятно. Ди не питает ненависти к Дарку.
— Вкалываешь всю жизнь… — Ди не сразу выпустила дым очередной затяжки — подержала во рту. — Налоги платишь, детей растишь… Муж изменяет — его бы, кобеля, грохнуть; так нет — терпишь. Чужого ни цента не берешь… — Уок отхлебнул кофе, слишком горячего, чтобы ощутить вкус.
— Известно тебе, сколько я в год зарабатываю?
— Недостаточно.
— Бывший алименты не платит. Это справедливо, по-твоему? Скрывает доходы, чтобы не тратиться на девочек, которым дал жизнь. — Ди говорила, глядя в пол. — Дети Стар Рэдли… Они…
— Их мать мертва.
— И чего тебе неймется? — Ди запустила пальцы в волосы, и Уок отметил, как сильно выступают вены на тонком ее запястье. — Подозреваемый есть? Есть. Зачем усложнять?
— Ты, конечно, не интересовалась у Дарка, где он на самом деле провел ту ночь.
Ди запрокинула голову, приоткрыла рот, выпуская в небо колечко дыма.
— Он тебе хоть гарантии какие-нибудь дал?
— Не понимаю, о чем ты. — Ди глядела на Уока, чуть не плача.
— Я мог бы официально вызвать тебя для дачи показаний. Знаешь, что бывает за лжесвидетельство?
Пожалуй, и впрямь удалось бы уличить Дарка, но одна только ложь насчет алиби, без других улик, на ход дела практически не повлияла бы.
Ди закрыла глаза.
— У меня ни родителей, ни братьев, ни сестер. Случись что со мной — девочки останутся одни в целом мире.
Нет, Уок не разлучит детей с матерью. Цена несоразмерно высока — ему ли, говорившему с Хэлом, наблюдавшему жизнь Дачесс и Робина, этого не понимать?
— Я прошу об услуге, Ди. Может, ничего и не выйдет, но сейчас мне необходимо твое содействие.
Ди Лейн не стала уточнять, что за услуга, — просто кивнула.
Уок чуть погладил ее пальцы; она же уцепилась за его руку и не отпускала, словно могла выжать себе прощение.
31
Ночь от ночи ее сон становился все более поверхностным, поэтому, едва расслышав легкий стук, она вскочила, натянула джинсы и свитер. Робин крепко спал в позе эмбриона, усвоенной им в семейной комнате больницы «Ванкур-Хилл».
Она шагнула к окну, сделала неприличный жест, нашарила кроссовки, крадучись спустилась на первый этаж и выскользнула в ледяную ночь.
На нем были шерстяные шарф и шапка. Велик стоял, прислоненный к калитке.
— Блин, Томас Ноубл! Ты бросал камешки в окно Мэри-Лу.
— Извини.
— Долго сюда добирался?
— Выехал после ужина; маме сказал, что ночую у друга.
— У тебя же нет друзей.
— В последнее время я общаюсь с Уолтом Герни.
— У которого глаз гноится?
— Это не заразно, если не допускать прямого контакта.
В своем пальто-дутике Томас Ноубл выглядел как стержень пирамиды из автопокрышек.
Они прошли в дальний конец сильно вытянутого прайсовского двора, к прудику, скрытому за деревьями. В один из первых дней у Прайсов Робин битый час просидел над этим прудиком, пока миссис Прайс не соизволила сказать, что рыбы в нем нет.
Они уселись рядом на каменную скамью, прямо под полумесяцем и россыпями звезд.
— Что ты в варежках, как маленький? Робин — и тот носит перчатки.
Томас Ноубл взял ладонь Дачесс, подышал на нее. Он совсем собрался с духом, но Дачесс никак его не ободрила.
— О тебе написали в газете. Ну, в смысле, обо всем, что случилось. Я сохранил заметки.
— Да, я их тоже читала.
— Хорошо бы ты вернулась в школу.
Взгляд на спящие дома — прайсовский и соседние. Утром обитатели таунхауса вскочат по будильнику, поедут на работу — надо же оплачивать счета. Отпуск, накопления на старость, волнение перед родительскими собраниями, непростой выбор, какую машину купить да где Рождество провести — вот их жизнь.
— Хэла многие побаивались, а мне он нравился. Он ведь был суровый только с виду. Я очень, очень тебе сочувствую, Дачесс.
Она взяла пригоршню снега и мяла его в пальцах, пока не заныл каждый суставчик.
— Обдумываю свой следующий шаг. Здесь мне буквально нечем дышать. Жуткий прессинг, хотя с виду все пристойно. Мэри-Лу… Обезглавила бы эту суку!
Томас Ноубл плотнее натянул шапку на уши.
— Хочу вернуться в Кейп-Хейвен. Обещала Робину, что отыщу для нас дом и семью — настоящую, насовсем. Для него это главное.
— Я говорил с мамой. Просил взять тебя и Робина к нам жить, только она…
Дачесс жестом остановила его. Спасла от необходимости озвучивать и комментировать отказ миссис Ноубл.
— Учитывая, как у твоей матери развиваются отношения с почтальоном, скоро она осчастливит тебя братиком или сестричкой.
Томас нахмурился.
— А мне никто не нужен, кроме Робина, — продолжала Дачесс. — Только он совсем малыш. Как по-твоему, Томас Ноубл, безграничное самопожертвование — оно вообще бывает в жизни?
— Конечно. Ты его проявила, когда пошла со мной на зимний бал.
Дачесс улыбнулась.
— Обожаю зиму. Самое мое любимое время года. Здорово, что у нас в Монтане зимы длиннющие и холоднющие.
— И что хорошего?
Томас вскинул недоразвитую руку. Варежка полностью скрывала его изъян.
— Так вот почему ты варежки носишь.
— Ага.
— Слыхал про Уильяма Дэнгса? Бандит, полный отморозок и отменный стрелок. Три банка обчистил, прежде чем его взяли. Так вот у него руки не было по самое плечо.
— Серьезно?
— Да.
Томасова доверчивость, прежде раздражавшая ее, теперь показалась благом.
Дачесс затрясло.
Томас Ноубл снял пальто, набросил ей на плечи.
Затрясло его самого.
— Нас могут увезти очень далеко. В каком штате усыновители найдутся, туда и отправят, — а страна большая.
— Мне это нипочем. Я к тебе приеду.
— Я ни в ком не нуждаюсь.
