— С тобой вот говорю.
— Я имел в виду юристов.
— Дарк утверждал, что я и дальше смогу тут жить.
Уок перечитал письмо, просмотрел собственно документы.
— Хочешь, я укладываться помогу? А девочки… они уже знают?
Ди зажмурилась — напрасно. Вновь распахнутые глаза были полны слёз. Она покачала головой — дескать, нет, ни шестнадцатилетней Оливии, ни восьмилетней Молли пока ничего не известно.
— Дарк говорит, вы можете задержаться на неделю.
Ди вдохнула поглубже.
— Ты в курсе, что мы одно время встречались? После того… после Джека.
Уок был в курсе.
— Я тогда думала… Дарк — он ведь объективно красивый… Только он будто не из нашего теста. Посмотреть — вроде все с ним нормально; но от него холодом веет. Будто он и не человек, а робот. Ко мне ни разу не прикоснулся.
Уок нахмурился.
— Понятно же, что это означает.
Уок покраснел.
— Я не из тех, кому невтерпеж, у кого свербит. Но сам посуди: пятое свидание, потом шестое — да любой мужчина уже давно начал бы всерьез подкатывать. Но только не Дарк. Потому что нормальность — это не про Дикки Дарка.
Во дворе стояло несколько больших коробок, и Уок хотел внести их в дом. Ди остановила его.
— Это на выброс. Сегодня утром начала паковаться — будто всю жизнь свою по коробкам распихивала. И знаешь, что мне стало ясно?
Ди теперь плакала в открытую. Не всхлипывала, не шмыгала носом. Слезы просто катились по щекам, не производя никаких звуков.
— Я их подвела, Уок.
Он хотел возразить, но Ди резко вскинула руку.
— Я подвела моих девочек. Из-за меня они теперь бездомные. Я ничего для них не сохранила; ни-че-го.
* * *
В тот вечер, когда мать и Робин уснули, Дачесс выбралась из дома через окно спальни и вскочила на велосипед.
Сумерки уже сгустились. Конец пронзительно-синему дню, атрибуты его — мусорные контейнеры, выставленные за ворота, и запах остывающих, закапанных жиром углей. Чуть ли не в каждом дворе днем готовили барбекю. Под ложечкой ныло — Дачесс была вечно голодна. Зато Робин, ее стараниями, ел досыта.
Она свернула на Мейер-стрит. Здесь начинался крутой склон. Дачесс сняла ступни с педалей; велик несся мимо билбордов, что от скорости слились в мутную полосу. Шлема у Дачесс не было. Шорты, кофта на молнии, сандалии — вся ее экипировка.
У поворота на Сансет-роуд она затормозила.
Дом Кингов импонировал ей и упадком, и местоположением. Он словно дистанцировался от целой улицы, словно посылал всех куда подальше.
Хозяина Дачесс увидела сразу.
Гаражные ворота были подняты, Кинг, стоя на приставной лестнице, отдирал шиферные листы. Полкрыши успел обработать. На земле лежали рулон рубероида и всякие инструменты — молотки, отвертки; стояла тачка, груженная строительным мусором. Фонарь давал ровно столько света, сколько нужно.
Дачесс знала Сисси по фотографиям. Ассоциировала себя с ней. Они похожи почти как близняшки: белокурые, светлоглазые, с веснушками на одинаковых точеных носиках.
Медленно она стала подруливать к дому. С усилием давила на педали, удерживала равновесие; чувствовала, как трет сиденье. Затормозила ногой.
— Ты был возле моего дома.
Мужчина обернулся.
— Меня зовут Винсент.
— Знаю.
— Когда-то я дружил с твоей мамой.
— И про это знаю.
Он улыбнулся. Вышло неестественно. Будто он не хотел, но считал, что так положено. Будто заново осваивал человеческие навыки. Дачесс не улыбнулась в ответ.
— С твоей мамой всё в порядке?
— С ней всегда всё в порядке.
— А с тобой?
— Нашел у кого про порядок спросить! Я — вне закона.
— Вон оно что… Те, которые вне закона, — плохие, верно?
— Буйный Билл Хиккок убил двоих, прежде чем стал шерифом. Может, когда-нибудь я исправлюсь. А может, и нет.
Дачесс подрулила чуть ближе. Заметила: футболка у него темная от пота — под мышками и на груди. К гаражной стенке крепилось баскетбольное кольцо; сетка отсутствовала. Дачесс задумалась: помнит Винсент Кинг, как мяч бросают? Вообще что-нибудь из прежней жизни помнит?
— Из всего, что можно отнять, свобода — самое ценное? — спросила она и сама себе ответила: — Да, наверняка.
Винсент стал спускаться.
— У тебя шрам. Вон, на руке.
Он покосился на свое предплечье. Ну шрам. Ну длинный. Он к нему привык.
— И по всему телу шрамы, — продолжала Дачесс. — Тебя там били?
— Ты очень похожа на мать.
— Только внешне.
Она чуть подала назад, подергала бантик в волосах.
— Это для отвода глаз. Люди смотрят и думают: обычная девчонка.
Дачесс стала кататься перед ним — взад-вперед, взад-вперед.
Винсент взял отвертку и медленно приблизился.
— Тормоз заедает, потому и педали туго ходят.
Она не отвечала, только смотрела в упор.
Винсент опустился на колени — осторожно, чтобы не прикоснуться к ее голой лодыжке. Проделал несколько манипуляций с тормозом, встал, отошел.
Дачесс крутнула педали. И впрямь, теперь колесо вращалось куда легче. Луна скрылась. Винсент Кинг и запущенный его дом стояли будто на краю земли — за ними было только звездное небо.
— Чтоб я тебя возле нашего дома больше не видела. Нам никто не нужен.
— Как скажешь.
— Не хотелось бы добавлять тебе шрамов.
— Да, я тоже против.
— Пацана, который твое окно разбил, зовут Нейт Дормен.
— Полезная информация.
Дачесс развернулась и не спеша покатила домой.
На Айви-Ранч-роуд, у ее дома — она еще издали увидела — ворота были нараспашку. К ним зарулил автомобиль такой огромный, что по длине едва вписался в габариты дворика. Понятно: Дарка принесло.
Дачесс прибавила скорости. Отчаянно крутила педали. Зачем, зачем только она уехала? Ворвалась во двор, спрыгнула с велика, рухнувшего прямо на траву. Она не пойдет через холл — проникнет в дом через кухню. Короткая перебежка, пот ручьем по спине. Крыльцо и задняя дверь, и телефонная трубка, ловко легшая в ладонь. И — смех из гостиной. Материнский смех.
Невидимая для этих двоих, Дачесс наблюдала. Бутылка на журнальном столике — ее успели ополовинить. Букет красных цветов — такие продаются в Пенсаколе, в магазинчике при автозаправке.
Ладно, пусть их. Дачесс выбралась во двор, обошла дом и через окно залезла в спальню. Удостоверилась, что дверь заперта изнутри. Сняла шорты, поцеловала брата в темечко, раздвинула занавески и устроилась в изножье Робиновой кровати. Пока в доме этот громила, она не позволит себе уснуть.
