— Не надо. Не надо стрелять… Спрашивай, Же!
Стража мгновение смотрела на меня. Потом сказала:
— У меня нет вопросов, призванный…
Они повернулись — все разом, не сговариваясь. И пошли к дверям.
Я чувствовал, что они ждут выстрелов в спину.
Но никто не стрелял. И они вышли.
Я бросился за ними, встал у стеклянных дверей. Стражи и жницы быстрым шагом уходили к Тверскому.
А навстречу им торопливо шли люди. Оглядывались, ускоряли шаги… заметив Изменённых, шарахались от них в стороны.
В общем-то всё было понятно.
Отряд из раменского Гнезда уже рядом. Люди разбегались от них, увидев идущую по бульвару толпу стражи.
— Крендец, — сказал я, глядя вслед уходящим Изменённым.
Же даже не стала задавать мне вопрос!
— Дарина, я выйду к ним навстречу! — выкрикнул я. Повернулся.
Дарины не было.
Куколки разбегались во все стороны.
Нет, не в панике. Они бежали поодиночке и по двое, крепко сжимая свои футуристически выглядящие, но всё же совершенно земные и примитивные автоматы.
Куколки занимали заранее намеченные огневые позиции.
А Дарина сейчас бежит к Наське.
Хотя нет, скорее — уже добежала.
И колет ей мутаген, в последней надежде успеть открыть сейф… и хотя бы вооружить своих подопечных адекватным оружием.
А я, своим разговором с Инсеком погубивший даже призрачный шанс на оборону, стою у дверей — и толку от меня ни на грош.
Ничего я не смогу сделать. Был бы хоть в Призыве…
Я до боли закусил губу.
Но я же всё равно в Призыве, печать не сходит до конца. Я говорил с Гнездом — так говорил, как, наверное, и сами Изменённые не могут.
И что сказал мальчишка-монах из Раменского?
Второй Призыв всё же возможен. Дарина тогда соврала!
Даже понимая, что все мы обречены, — соврала!
Потому что вторая печать изменяет необратимо.
Потому что даже первую не снять до конца, ни отзывом, ни возвратным мутагеном.
А что со мной сделает вторая?
Волновая печать Гнезда… чем бы она ни была, она сильнее любого мутагена.
Большая ценность… ключ к Гнезду… даже ко всем Гнёздам, как сказал тот же самый монах…
Я закрыл глаза.
Мама, папа… какой я балбес…
Что я к вам не зашёл сегодня?
Вот же разгильдяй…
«Гнездо…» — позвал я.
И почувствовал, как Гнездо притихло.
«Давай», — сказал я.
«Нет, нет, нет!» — цепочкой отрицаний выстрелило в меня Гнездо. Это было совсем уж близко к обычной речи. «Второй Призыв… запрещено… только двойное решение хранителя и матери…»
Да уж. Дождусь я двойного решения Дарины и Наськи.
Они предпочтут погибнуть.
Голос внутри меня стих. Гнездо отпрянуло, отхлынуло, унеслось куда-то в свои структуры, спрятанные вне нашего привычного пространства. Словно я стою на стремительно обмелевшем берегу, вся вода отхлынула, ушла далеко в море, на обнажившемся мокром дне бьются растерянные рыбёшки и перебирают клешнями удивлённые крабы…
Вода уходит от берега перед цунами.
— А ну, хватит прятаться! — закричал я.
И рванулся вперёд — мысленно, конечно. Проламывая темноту под собственными веками. В призрачный свет Гнезда, в кружение бесплотных теней.
Я вывалился в странный мир, который, быть может, был в чём-то реальным, а может быть, лишь моей галлюцинацией.
Меня вынесло прямо на девчонку и мальчишку — их полупрозрачные силуэты напоминали дрожащие мыльные пузыри, наполненные светом, но почему-то я видел каждую черточку лиц. Им было лет по двенадцать-тринадцать, не совсем уже мелочь, конечно, но даже подростками едва назовёшь.
Девочка была хранителем, а мальчик матерью Гнезда. Теми, кто погибал, пока мы с Дариной и Наськой стояли в Комке и неловко знакомились…
Надо же. У них и впрямь никаких различий, даже мальчишки становятся матерями Гнёзд…
— Давайте, — сказал я. — Времени нет.
Мальчик и девочка переглянулись. Мальчик открыл было рот.
— Валяйте! — выкрикнул я. — В здравом уме, трезвой памяти, бла-бла-бла! Технически вы мать и хранитель! Призывайте меня!
Они не стали ничего говорить, и я был за это благодарен.
Лишь протянули ко мне руки, коснулись ладоней.
Всё тем же знакомым жестом Изменённых, когда им выпадает шанс потрогать человека.
Тот, первый, Призыв я ощутил совсем не сразу.
Второй пробил меня будто разряд тока.
Я вскрикнул, вываливаясь из иллюзии, выпадая из Гнезда — птенец редкой породы, призванный дважды.
Ощутил себя лежащим на одеялах и коврах, бьющимся в судорогах и кричащим — крик был нескончаемым, словно я мог кричать и дышать одновременно.
Ну, в общем-то так оно и было.
Дыхательные поры открывались на коже, когда руки и ноги стали вытягиваться.
В груди и животе вспыхнули болью и застучали второе и третье сердца.
Мир стал ослепительно ярким, тусклые лампочки в древней люстре сияли как прожектора. Я моргнул, отстраивая спектр. Глянул сквозь стену на приближающуюся армию раменского Гнезда.
Пересчитал стражу и старшую стражу. Зафиксировал все шестьдесят три единицы запрещённого оружия, которое Инсек разрешил вынести из Гнезда.
О нет, это не походило на то состояние, когда во мне активировался Высший.
Тогда я сделался лишь отстранённым наблюдателем, будто человеческая голова на штыре у Продавца. Я ничуть не изменился внешне. И мне не было больно.
А сейчас было, и очень.
…Хотя Наське, чьё тельце разбухало и искажалось сейчас в муке Изменения, было ещё больнее — я ощущал её боль, как ощущал теперь каждого в Гнезде.
В моём Гнезде!
Я зарычал-заревел, вставая. Утробным жутким рёвом, от которого обделался бы самый свирепый земной медведь. Во мне было два с половиной метра роста, и я каким-то образом — даже не хочу понимать, каким — ухитрился осмотреть себя всего.
Надо же!
Вполне пропорционально сложен!
Даже красив, если вы не против заострённой головы с гребнем по затылку.
Кожа моя стала ослепительно белой, с зеркальным отливом. На руках по четыре пальца и я совершенно неуместно вспомнил, что так в старину рисовали для простоты в мультиках.
Ну да, я теперь такой… оживший мультик…
