Никакого дыма и огня не было, конечно. Наверное, она видела свой персональный кошмар — сгорающие без следа бесценные полотна. Но свою ноту в общую симфонию паники она вносила, люди начинали озираться и ускоряли шаги. Мы обогнули её и, смешавшись с толпой, стали пробиваться к выходу.
Несколько раз нам попадались охранники, но они, похоже, были больше озабочены тем, чтобы вывести людей наружу, в лица не вглядывались и никого остановить не пытались.
Может быть, эти крики про задымление сыграли нам на руку, все пытались покинуть музей, а не разобраться в происходящем.
И через пару минут мы, вместе с другими посетителями, вырвались из кондиционированной прохлады в тёплый апрельский вечер. С набережной доносились сирены пожарных машин, а мы, не сговариваясь, пошли в сторону центра.
— Надо от стволов избавиться, — сказал деда Боря деловито. — Не то, чтоб это помогло, но…
— Отдашь пистолет мне, — ответила Елена. — Я избавлюсь.
— И в кафе бы зайти, — добавил деда Боря.
— В туалет? — устало спросила Елена.
— Почему сразу в туалет? Хочу выпить рюмку! Нервы шалят! Да, в туалет… тоже…
Мы зашли. Всё равно надо было где-то присесть, не передавать же оружие прямо на улице.
Это было крошечное кафе, на пять или шесть столиков. Нам нашёлся один свободный. Елена и деда Боря заказали коньяк, я попросил зелёный чай покрепче.
— Пуэр? — спросила официантка, совсем молодая девчонка. Интересно получается, в магазине ей бы коньяк не продали, а на работе она его нам продаёт.
Жизнь вообще устроена очень фальшиво, пока не соприкасается со смертью.
Я кивнул. Пуэр так пуэр. Ценник был конский, но как-то меня перестали волновать деньги.
— Я вас ненадолго покину, — сказал деда Боря и пошёл к двери туалетной кабинки.
— Совсем дед сдаёт, — негромко сказала Елена, глядя ему вслед. — У него была онкология, Максим. И он не хочет проверяться и лечиться. Говорит: «Сколько есть, все мои».
— Так нельзя.
— Когда человек теряет смысл жизни, ему всё можно, — вздохнула Елена. — Это он ещё взбодрился.
Вернулся деда Боря, я встал и пошёл по его маршруту. Когда вернулся, на столе уже был чайничек с чаем и два бокала с коньяком на донышке.
— Помянем Виталия, — сказала Елена.
Просто это у них было. Как-то совсем просто.
Умом я понимал, что им тяжело и больно, но вида они не подавали. Старики-разбойники…
— А вам можно, деда Боря? — спросил я.
— В чём проблема? — сварливо ответил он, залпом выпив коньяк.
— У вас же кровь… ну… в туалете, — неловко сказал я.
— Глазастый, — ответил он раздражённо.
— Боря! — выпалила Елена.
— Что Боря?
— Давно у тебя кровь в моче?
Он заёрзал на стуле.
— Слушай, Леночка, мы же кушаем…
— Мы пьём.
— Тем более!
— Давно?
— С неделю. Да не волнуйся ты так, это же явно камень идёт.
Елена выдохнула. Посмотрела на меня.
— Извини, Максим.
Я пожал плечами. Крови я сегодня навидался достаточно, она меня уже не смущала.
— Сейчас мы закажем такси, — сказала Елена. — И я повезу тебя в клинику.
— Ну к чему это…
— Тем более, если нас придут… когда нас придут арестовывать, ты будешь в палате, с диагнозом и горой лекарств.
Деда Боря криво улыбнулся.
— Гора лекарств? Это хорошо. А то мои таблетки уже ни черта не помогают.
— Старый упрямый дурак, — выругалась Елена. — Максим, боюсь, помощники из нас больше никакие. На некоторое время.
— Вы не помощники, — ответил я. — Вы друзья.
Она кивнула, испытующе посмотрела на деда Борю. Тот вроде бы встряхнулся от коньяка, но выглядел всё равно ужасно.
— Поедешь с нами, Максим?
Я покачал головой.
— Нет, извините. Я домой. То есть нет, в Гнездо. Хотя вначале всё-таки домой, потом в Гнездо…
— А для тебя это разве не одно и то же? — спросил деда Боря.
Консьерж в подъезде приветствовал меня кивком и тут же сообщил из своего закутка:
— Твои недавно ушли. Молодцы, много стали гулять, это полезно.
— А ко мне никто не заходил, Андреич? — спросил я.
Он понял меня неправильно. Случившийся пару недель назад визит монстра, пусть ещё и человекообразного, больно ударил по его самолюбию — Виктор Андреевич решил, что его отделал молодой парень «под веществами».
— Пусть только попробуют! — воинственно сказал консьерж, нахмурился и похлопал рукой по дубинке на поясе.
Да, неприятная будет ситуация, если ко мне заявятся полицейские в штатском.
Хотя Андреич мужик тёртый, почувствует сразу, с кем имеет дело.
У меня было странное чувство, когда я вошёл в квартиру. Будто и не к себе уже. Будто в номер гостиницы или к родителям.
А ведь тут всё моё, знакомое и любимое. Даже к мебели, оставшейся от прежних хозяев, я привык. Даже книжки из их библиотеки почти все прочитал (большую часть, кстати, никто и не открывал до меня ни разу). Вот подборку древних DVD не смотрел, хоть и проигрыватель был, слишком уж паршиво картинка выглядела на экране. И как это раньше люди могли смотреть видеокассеты и DVD?
Я вдруг подумал, что вряд ли снова сюда вернусь. Слишком много дел мы натворили. Уже скоро сюда придут чужие люди в форме, будут рыться в ящиках и шкафах, просматривать содержимое компьютера, расспрашивать обо мне соседей…
Ну и пусть.
Я вымылся, после визита в музей это было просто необходимо. Выбрал в шкафу новое бельё, носки, джинсы, рубашку. Достал из сейфа все деньги и кристаллы, большую часть положил в коробку из-под мобильника — последней модели, выпущенной корпорацией «Эппл» перед её крахом. Родители купили мне его на день рождения, но подарить не успели — случилась Перемена. Отец отдал его просто так, посмеиваясь. Сказал: «Теперь это раритет, семейная реликвия, своему сыну передашь по наследству».
Никакого сына, как выяснилось, у меня никогда не будет. Так что смартфон я бросил на стол, а в коробочку сложил кристаллы и деньги. Не так уж много, но что есть.
Смогу я отсидеться в Гнезде? Туда даже Лихачёв не полезет…
А с другой стороны, какой смысл? Если погром в Третьяковке повесят на нас, то рано или поздно всех возьмут.
Смысл…
Что, всё-таки, Инсек имел в виду под смыслами? Открытия, изобретения? Ну так тут мы безнадёжно отстаём, никому не нужен дважды изобретённый велосипед…
