Я познакомился с очень дельным и полезным мне человеком, его зовут герр Гюнтер – большая шишка в местной меховой торговле. Он помогает мне составлять запросы британским властям касательно бизнеса, который я хочу открыть, и моих планов перевезти сюда семью. Герр Гюнтер оказался настолько благороден, что даже предложил мне свою финансовую помощь и поручился за репутацию моей семьи. Но таких обращений очень много. Тысячи и тысячи каждую неделю, а британское правительство отвечает, что не может принять больше беженцев.
Однако ходят слухи, что Британия планирует дать убежище еврейским детям, на время, пока те не смогут воссоединиться со своими родителями в Палестине или в Германии. Моя бабушка, мама и тетя с тремя детьми живут сейчас в еврейском доме на Гумбольдтштрассе. Вшестером в одной комнате. Я подумал: а нельзя ли, чтобы хоть дети приехали сюда? Им пятнадцать, двенадцать и восемь лет. Кажется, по программе Киндертранспорт до Англии берут детей до четырнадцати лет включительно, так что, быть может, хотя бы младшие смогут приехать? До чего ужасно делить вот так свою семью, но, может быть, моя дорогая Хетти, ты бы смогла что-нибудь выяснить?
Думаю, ты хочешь знать, как у меня дела с Анной. Буду с тобой честным: тяжело, неловко до болезненности. Когда мы остаемся с ней одни, я даже не знаю, что ей сказать. Она говорит, что это не страшно, что все дело в том, сколько мне пришлось испытать. Хотя дело, конечно, совсем не в этом. Но разве я могу сказать ей, что мое сердце принадлежит тебе? Не могу, конечно, поэтому и молчу. Она очень добрый и светлый человек, и я совсем не хочу ее обижать. Вообще-то, я даже чувствую себя перед ней виноватым, ведь я не уверен в том, что смогу стать для нее тем мужем, какого она заслуживает. Поэтому я постоянно чувствую себя актером в плохой пьесе, которая все никак не кончится. Стараюсь чем-то занимать себя все время, потому что хуже всего бывает, когда нечем заняться, и по ночам, когда не спится, – всякие мысли лезут в голову, жизнь представляется невыносимой, и мне даже кажется, что я не могу ее продолжать.
Долго не мог решить, стоит писать тебе об этом или нет, любимая. Но в конце концов решился и вот, с тяжелым сердцем, сообщаю тебе, что моя свадьба назначена на пятнадцатое марта. Понимаю, какую боль это тебе причинит, но молю тебя: постарайся быть счастливой, любимая. Я так хочу, чтобы ты была счастлива. Ты так много сделала для меня, совершенно бескорыстно. Ты заслуживаешь того, чтобы быть счастливой с другим. И по этой причине, а также ради твоей безопасности я еще раз спрашиваю тебя: не стоит ли нам полностью прервать контакт, как мы и предполагали?
Напиши мне, что ты думаешь, любимая. Я жажду знать все твои новости. Но только, пожалуйста, пиши до востребования на адрес почты, который я прилагаю к письму. Анна пока не знает о тебе, но я непременно ей расскажу, позже. Пока еще слишком больно. На тот же адрес пиши, если тебе понадобится сообщить мне что-то срочное. Надеюсь, что ничего такого не случится, но если вдруг ты что-то узнаешь о моей семье, тоже, пожалуйста, пиши.
Надеюсь, что скоро и тебе, и мне станет легче.
С любовью и благодарностью,
Это письмо для меня как удар ножом в сердце. Я для него – прошлое. Его будущее – Анна.
Он никогда не вернется. И даже не напишет.
Снова и снова я перечитываю письмо. Глажу бумагу, которую он держал в руках. Даже нюхаю: вдруг страницы еще хранят его запах. Но ничего, кроме запаха новой жизни, не чувствую. А когда из Лейпцига уедет его семья, в городе, где он родился, от него не останется и следа.
– Вы пропустили кофе с пирогом! – восклицает Берта, когда я наконец открываю заднюю дверь и вхожу в дом: Куши рядом, письмо по-прежнему в кармане.
– Я все равно не голодная, – отвечаю я и снимаю с Куши поводок.
Берта берет полотенце и начинает вытирать только что вымытую посуду.
– Все у вас в порядке, фройляйн Герта? – спрашивает она, склонив голову набок и с тревогой глядя на меня из-под тяжелых набрякших век.
Я тяжело сглатываю.
– Садитесь-ка. Я сварю вам горячего шоколада. Опускаюсь на скамью у большого дубового стола.
– Спасибо, Берта, – еле слышно произношу я.
Наблюдаю, как она наливает в кастрюльку молоко, достает пачку какао и большой ложкой отмеряет из нее нужное количество коричневого порошка в стоящий наготове кофейник. Добавляет сахар и возвращается к плите, где принимается помешивать молоко. Судя по всему, мои родители на нее больше не сердятся.
– Скучаете, наверное, по нему, – говорит она вдруг.
– А что, заметно? Он прислал мне письмо. Пишет, что осваивается понемногу с лондонской жизнью.
– Вот и хорошо, верно? Здесь-то у него, бедняжки, никакой жизни, считай, не было.
– Знаю. Он заслужил хорошую жизнь после всего…
Берта выстреливает в меня взглядом:
– И вы тоже заслужили, фройляйн Герта. Не меньше, чем он.
– И это говоришь ты, после того, как я доставила тебе столько хлопот и неприятностей?
– Все прощено, фройляйн. Прощено и забыто.
Она снимает с плиты кастрюльку, переливает кипящее молоко в кофейник, тщательно размешивает.
– Скоро у него свадьба. Он должен жениться, иначе ему не продлят визу.
Берта ставит на поднос кофейник, сахарницу и чашку с блюдцем.
– Пожалуй, я многого в этой жизни не понимаю, – задумчиво говорит она. – Но если я что-то о чем-то знаю, так это о любви. И вот что я вам скажу: нельзя вечно цепляться за Вальтера. Его больше нет. Он в безопасности, но не с вами. Значит, пора сделать следующий шаг и присмотреть себе кого-то еще.
– Но ты же так не сделала.
Берта, поставив передо мной поднос, смотрит мне прямо в глаза:
– Вот потому я и знаю, что сейчас надо делать вам. Старое кончилось. Хорошо, что вы оба остались целы и невредимы, и вы, и он, за это спасибо Господу. Но вы молоды. У вас еще много времени впереди. – С этими словами она опускает ладонь мне на плечо, коротко пожимает его и возвращается к раковине, где снова берется за прерванную работу.
Я наливаю из кофейника горячий шоколад, обеими ладонями обхватываю чашку. От нее моим рукам передается приятное тепло. С благодарностью наблюдаю за Бертой.
Забудь его. Сделай следующий шаг. Живи нормальной жизнью.
Я попытаюсь, милая Берта. Я попробую.
Поздно вечером, когда все в доме уже легли, я включаю ночник, беру ручку, бумагу и, сидя в кровати, пишу ответ Вальтеру. Правда, отправить его я попрошу Эрну: не хочу, чтобы эта змея Ингрид застукала меня на почте и доложила папе, что я переписываюсь с кем-то в Англии.
Мой дорогой!
Мне так полегчало на душе, когда я узнала, что ты уже в Англии и что тебя хорошо приняли, хотя твоя новая жизнь там и кажется тебе на первых порах странной. Я очень надеюсь, что ты и дальше будешь жить так, как ты того заслуживаешь. И что Англия останется свободной от нацизма.
