– Я почти одета. Иду! – отвечаю я и нехотя выползаю из кровати.
Внизу все уже сидят за завтраком, по радио передают утренние новости.
– …Сегодня Герман Геринг передает управление государственной тайной полицией в Пруссии – гестапо – рейхсфюреру Генриху Гиммлеру…
Мама смотрит на папу:
– Ты знал?
Папа приподнимает брови и перестает жевать, чтобы лучше слышать.
– …В Австрии правительственные оппозиционеры в составе восьмидесяти одного человека отправлены в тюрьму Вёллерсдорф…
Папа теряет интерес и выключает радио.
– В утреннем брифинге Геббельса об этом ничего не было. Все сделано шито-крыто.
Я наливаю себе теплого молока, беру пумперникель с салями и сажусь рядом с мамой.
– Теперь дела пойдут веселей, – говорит папа. – Интересно, что Геринг будет делать дальше? – Он бросает взгляд на часы. – Опаздываю. Надо успеть послать журналиста в Берлин, пусть раздобудет что-нибудь для газеты. Если окажется расторопным, то мы получим материал к завтрашнему номеру. – Папа откидывается на спинку стула. – Помяните мое слово, это назначение сулит нам всем перемену к лучшему. На улицах сейчас хаос, а заварили его евреи и коммунисты, но ничего, Гиммлер с Гейдрихом скоро окоротят им руки. Так что это и впрямь хорошая новость, Елена. Очень хорошая. Сейчас буквально каждый немецкий гражданин должен работать на благо Рейха, а эти люди позаботятся о том, чтобы так оно и было. – Папа промокает рот салфеткой и встает, отодвигая стул. – Мне пора. – Целует маму и, выходя, взъерошивает мне волосы.
– О чем это он? – спрашивает Карл, когда папа выходит. – Какой хаос на улицах?
Я гляжу в окно. На Фрицшештрассе тишина и покой. Наверное, беспорядки где-нибудь в Берлине, в Галле или в Мюнхене. Надеюсь, до респектабельного Голиса они не доберутся.
– Люди голодают, Карл, – говорит мама, и ее лоб прорезают морщинки. – Хотя с тех пор, как к власти пришел Гитлер, дела идут все лучше и лучше, работы многим не хватает. А голодные люди, которым нечем себя занять, – лучшая почва для беспорядков. Хуже того, именно такие люди особенно охотно прислушиваются ко лжи и пустым обещаниям наших врагов. Но проблемы зрели в Германии не один год, и никому не под силу решить их все за такое короткое время. Надо подождать. Но одни слишком глупы и потому не доверяют Гитлеру. А другие злонамеренно пытаются его подсидеть. Сильный вождь – вот в чем сейчас особенно нуждается Германия. И к счастью, он у нас есть.
Я смотрю на еду у себя на тарелке. Спасибо тебе, Гитлер, за то, что я не голодаю.
– А папе тоже грозит опасность? – спрашиваю я, смутно понимая, что его обязанности как члена СС каким-то образом связаны с защитой Гитлера и его партии. И представляю себе, как где-нибудь на улице Лейпцига отца окружает банда хулиганов: их много, а он один, совсем как Томас недавно.
– Нет, конечно, – быстро отвечает мама. – Но у него очень важная работа: он следит за тем, чтобы через нашу газету «Ляйпцигер» жители города узнавали правду и учились отличать ее от лживых измышлений сомневающихся и клеветников, – уверенно добавляет она.
– Но что он все-таки делает, когда надевает форму отряда охраны?
– Он старший офицер, Хетти, – смеется она. – Он все организовывает, пишет бумаги. Ну ладно, хватит болтать. Вам пора в школу, а мне надо навестить моих подопечных, старых солдат.
Я залпом допиваю молоко, и мы с Карлом идем в прихожую, где надеваем пальто и берем ранцы.
– Пока, мамочка, – говорю я и целую ее в щеку.
– Пошли, смешной Мышонок, – говорит Карл, широко распахивает дверь и придерживает ее, пропуская меня вперед. – Со мной ничего не бойся. Никогда.
После занятий я жду Эрну у больших двустворчатых дверей школы. Ученики покидают классы, собираются в коридорах и стайками бегут на свет солнечного дня. Вдруг в толпе появляется Вальтер: он один, без компании. Я жду, что он посмотрит в мою сторону, но он идет, не поднимая головы. Мне хочется потянуться к нему, тронуть его за плечо, спросить, что за размолвка вышла у них с Карлом, но моя рука висит, словно плеть, и Вальтер проходит мимо.
Выйдя из школы, я вижу Томаса, и у меня падает сердце. Он сразу направляется к нам с Эрной, та подталкивает меня локтем в бок.
– Кто это? – шепчет она. – Твой ухажер?
– Не говори ерунды. Это просто Томас из моей старой школы, – шепчу я в ответ одним уголком рта: Томас близко и может нас услышать.
Какой он неряшливый и грубый, прямо как старая тусклая монетка среди блестящих новеньких пфеннигов. Мне хочется схватить Эрну за руку и убежать, но поздно.
– Привет, Томас из старой школы, – говорит Эрна и фыркает, а я невольно делаю шаг назад.
– Привет. – Томас неуверенно переводит взгляд с меня на Эрну и обратно.
Он дергает носом, поправляя уродливые очки. Тонкая блестящая струйка вытекает из его розовой ноздри и стекает на губу. Он высовывает язык и слизывает ее.
Эрна отворачивается. Забросив на плечо ранец, она машет рукой.
– До завтра, Хетти, – говорит она и оставляет меня один на один с Томасом.
Быстрым шагом я иду в сторону дома, Томас плетется за мной.
– Как твои дела? – начинает он.
– В порядке. Твои как?
Он пожимает плечами.
Я вспоминаю разговор за завтраком, и мое сердце смягчается.
– Ну как, твой отец нашел работу?
– Не-а.
– Он мог бы пойти в полицию. Или начать работать на партию.
– Ну да. Он раньше сдохнет.
– Но это же глупо. Почему?
– Потому что он коммунист, а наци ненавидит.
Я встаю как вкопанная. Весенний ветерок, который ерошит наши волосы, подхватывает слова Томаса, но почему-то не уносит их прочь. Тяжелые и страшные, они повисают между нами.
– Врешь ты все.
– Нет, не вру. – Мы идем дальше, Томас шаркает ногами по тротуару: ему велики ботинки. – К нему на дядькину квартиру приходит один поляк, Бажек, и еще другие, с кем он раньше работал на фабрике. Я слушал под дверью.
– И о чем они говорят? – Я подхожу к нему совсем близко и задаю вопрос шепотом.
– Да так, то про одного типа, то про другого, как тем плохо пришлось. О наци, как они запугивают и избивают людей. И еще о том, что им запрещают встречаться, но их это не остановит. Это все Бажек. Он у них главный.
– Коммунисты – предатели, – шепчу я ему.
– Я знаю… – так же шепотом отвечает он.
В школе мы проходили раннюю жизнь Гитлера. Нам рассказывали о том, как он хотел стать художником. С ранних лет шел против воли родителей, и, сложись его жизнь проще, он бы не оказался сейчас там, где он есть. Мы узнали о несчастьях, которые выпали на его долю в 1920-х, когда его судили за измену и посадили в тюрьму. Но трудности только закалили его волю. Борьба за будущее германского народа казалась тогда безнадежной, но он не опустил руки – и победил. Вот почему мы все должны быть как фюрер и всегда идти до конца, даже если придется рисковать жизнью. Передо мной встает его лицо. Помоги мне. Вид у него серьезный и строгий, но вдруг он подмигивает мне голубым глазом и говорит решительно и звучно: Дитя мое, ты должна сделать правильный выбор. Твой долг – вести за собой других, указывать им путь. Скажи Томасу, что и я поступал вопреки желанию родителей. Не поддавайся слабости, Герта. Будь бесстрашной во всем, за что берешься…
