Туттугу встаёт со Снорри у подножия склона и ждёт. Снорри ловит себя на том, что медлит. Сейчас на склоне только его дом. Путь чист. И всё же он стоит здесь, не двигаясь. Викинга толкает ветерок, и трава пляшет под его дудку. В вышине, на хребтах, козы медленно ходят по своим тропинкам. Над фьордом на ветру скользит чайка. Но никто из них не издаёт ни звука, ни единого звука. И дом замер в ожидании.
– Я присмотрю за озером, – говорит Туттугу.
Храбрость может принимать разные формы. Что-то одним даётся сложнее, чем другим. Снорри собирает всю свою храбрость, чтобы сделать то, что так долго его влекло; что завело его так далеко такими странными путями. Он ставит одну ногу перед другой, потом ещё раз, и идёт по неровной дорожке, по которой столько раз ходил прежде.
У двери в свой дом Снорри снова приходится собраться с духом. Перед глазами стоят образы той ночи, когда Свен Сломай-Весло привёл мертвецов в Восемь Причалов. Звуки их криков оглушают его, их крики разносятся, а он беспомощно лежит перед хижиной, заваленный снегом с крыши.
Он слепо прижимает руку к двери, нащупывает щеколду, проталкивается внутрь. Очаг не растоплен, постель укрыта шкурами, а шкуры – тенью. В кухонном уголке чисто, лестница на чердак на своём месте. Они втроём стоят спинами к нему, Фрейя между детьми, одна рука на плече Эгиля, другая на голове Эми. Все трое стоят молча, опустив головы, и не шевелятся.
Снорри пытается заговорить, но от эмоций горло перехватывает, и он не может вымолвить ни слова. Воздух выходит из него резкими короткими выдохами – так дышит человек, которого насквозь пробило копьё, и он пытается справиться с болью. Он чувствует, как его лицо кривится в гримасе, щёки поднимаются, словно могут как-то сдержать слёзы. В дверях своего дома Снорри вер Снагасон падает на колени, прижатый бременем, которое тяжелее снега, который завалил его в тот раз. Сейчас его силы уходят быстрее, чем от отравленного дротика. Раздираемый рыданиями, он пытается выговорить их имена, но никаких слов по-прежнему не слетает с его губ.
Фрейя стоит, золотые волосы ниспадают ей на спину – женщина, которая спасла его, которая была всей его жизнью. Эгиль, огненноволосый ужас, нахальный, озорной, мальчик, который любил своего отца и верил, что Снорри готов сразится с троллями, чтобы ему ничего не грозило. И милая Эйнмирья, темноволосая, как её отец, прекрасная, как мать, сообразительная, умная, доверчивая и честная, слишком мудрая для своих лет, слишком мало поигравшая возле Уулиска.
– Здесь только их печали. – Туттугу подходит к другу и кладёт руку ему на плечо. – Им они больше не нужны. Они не повернутся. Их печали тебя не видят, потому что ты – не их печаль. Когда ты уйдёшь отсюда, они исчезнут. Но пока ты здесь, Фрейя и дети могут тебя слышать. Что ты скажешь здесь, дойдёт до них.
Снорри вытирает лицо.
– Где они?
Туттугу вздыхает.
– Это рассказала мне вёльва. Та, с которой ты однажды встречался. Экатри. Она сюда приходила.
– Она мертва?
– Не знаю. Да. Может быть. Это не имеет значения. То, что она мне рассказала, важно, и сложно, так что не перебивай меня, а то я всё забуду и перескажу неправильно. Магия, которую мы видим в мире – некроманты, маги вроде Келема, и всё такое… всё это исходит от Колеса. Его сделали Зодчие для нас, а точнее для себя. Благодаря ему мы все можем творить магию из ничего, всего лишь сосредоточив нашу волю. И Колесо делает это реальным. У некоторых получается лучше, чем у других, а без тренировки у всех получается не очень. Дело вот в чём – даже хотя большинство из нас плохо владеет магией, которую даёт нам Колесо… но вместе мы можем сдвинуть горы. Когда кто-то рассказывает историю, а она распространяется и разрастается, и люди в неё верят, и желают… Колесо поворачивается и воплощает её. Всё это, – Туттугу хлопает рукой по фьорду, – Всё это здесь потому, что нам рассказывали, что оно здесь будет, а мы захотели, чтобы оно здесь оказалось. Я говорю не только об этом месте. Я имею в виду весь Хель. И души, и реки, каждый камень и скала, каждый демон, сама Хель – всё. Это всё не реальное – это то, что даёт нам Колесо, потому что истории, которые мы рассказываем друг другу, настолько тесно с нами связаны, и мы верим в них, желаем их, и теперь мы их получили.
Снорри делает глубокий вдох, его мысли кружат огромными кругами, медленно, как вихрь над домом.
– Тутт, где моя семья?
Туттугу сжимает его плечо.
– До Колеса была старая магия, намного более глубокая, менее эффектная, куда более впечатляющая. Она до сих пор осталась. Никто её не понимает. Но мы чувствуем, что она есть. Каждый понимает её по-своему, и рассказывает о ней свои истории. Наши предки рассказывали истории об Асгарде и о богах. Возможно, это правда. Но это, – он снова взмахивает рукой. – Это человеческая мечта. Созданная для нас. Фрейя и дети ждут у врат, которые не откроются, пока не будет сломано Ошимское Колесо. За ним – то, что всегда ждало нас, когда мы умирали. Настоящий конец путешествия. Ты же видел это место. Разве не показалось оно тебе неправильным? Неужели именно это ждало нас целую вечность? – Толстый викинг неуклюже подходит. – Снорри, я не мудрец. Я едва могу выговорить слово "философия", не говоря уже о том, чтобы понять его значение. Но неужели ты хотел бы, чтобы твои дети были здесь до конца времён? Даже если Хель пошлёт их к священной горе… Хельгафелл это место, куда ты можешь прийти, как сюда. Неужели ты не хочешь для них чего-то такого, что лежит за пределами нашего воображения, а не просто его копирует? Вот чего хочет Фрейя…
– Кто… – Снорри прочищает горло, его слова звучат хрипло. – Кто отвёл их к тем вратам?
Туттугу снова вздыхает.
– Экатри. Она сказала, что знала, что ты сюда придёшь. И что если ты найдёшь Фрейю, и вытащишь её вместе с детьми, то это будет ужасно для всех вас, хуже смерти. Не сразу, но медленно, мало-помалу вы начнёте ненавидеть друг друга, и в конце концов эта ненависть полностью вас поглотит. А ещё, делая это, ты можешь разрушить весь мир.
Снорри опускает голову. Его заполняет пустая боль, и по сравнению с ней порезы и разорванная плоть – ничто.
– Поговори с ними, Снорри. Они знают, что ты здесь. Они ждали тебя, и они тебя услышат. Давай, – говорит Туттугу тихим голосом. – Они остались, поскольку знали, что ты придёшь. Не потому, что им было нужно, чтобы ты пришёл. – Он поворачивается, чтобы уйти, в его руке топор.
Снорри смотрит в дверь, на склон, ведущий к озеру. Три высоких воина взбираются по склону от чешуйчатой лодки. У каждого левая сторона чёрная, а правая белая.
– Оставайся, говори, – настаивает Туттугу. – С ними я разберусь.
Снорри хочет встать возле Туттугу, тянется за своим топором.
Туттугу качает головой, закрывая маску.
– Ты пришёл сюда не за этим. – Он отворачивается. – Не счесть битв, в которых ты меня спасал. Теперь моя очередь. Давай.
Снорри ещё раз смотрит на друга и кивает.
