– Может, ему это даже понравилось. К тому же, это хорошее прикрытие – поднять мертвецов и ехать по главной дороге. Кто остановит кардинала? И нерождённый знал, что мне понадобится что-то вроде… этого! – Я вытащил печать из плотно упакованной пурпурной ризы. – Если уж я надеюсь пережить встречу со своей сестрой. – Я повернул её в руке: кубический дюйм серебра, витиевато украшенный с четырёх сторон, переходящий в кольцо на пятой, и с вырезанной печатью на шестой. Прижав такую печать к остывающему воску, можно отдать приказ сжечь еретика, основать монастырь или причислить грешника к лику святых. Я примерил кольцо на безымянный палец левой руки. К счастью кардинал Гертруда была женщиной выдающихся объёмов и с толстыми пальцами. – И конечно вишенкой на вершине этого маленького плана было то, что угроза наличия папского инквизитора – с их известным отношением к еретикам, – скорее всего означала, что я покажусь здесь один.
Я встал, отбросив сумку, не найдя больше никаких кардинальских атрибутов. Возможно, я присвоил бы золотые распятья, если был бы один, да даже и в присутствии неверующих – но вряд ли сто́ит раздражать Всемогущего, когда направляешься к Ошиму.
– Этот добрый малый спас меня. – Я похлопал Убийцу по плечу. – Ну, ещё и ты, Снорри, и Баракель.
Кара кашлянула в кулак.
– И Кара. Да и Хеннан тоже, наверное. И остальные лошади. – Я уставился на неё, чтобы понять, довольна ли она. – В любом случае, если б Убийца не умел так хорошо удирать, то герой перевала Арал почил бы здесь в липкой бозе.
ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ
Чарланд напоминал мне Тертаны, и в этом не было ничего хорошего. Крестьяне здесь грязнее и грубее, чем встречаются в более цивилизованном южном климате, но по крайней мере мы забрались на север не настолько, чтобы покинуть христианский мир. В общем и целом христианские крестьяне знают своё место лучше, чем языческие, и их легче таскать за вихры, заставляя уважать богоданную власть аристократа. А на севере даже у большинства ярлов ещё пару поколений назад в роду были грабители с руками по локоть в крови, завоевавшие тот жалкий клочок скал, которым эти ярлы нынче по их мнению правят.
К счастью, несмотря на сырость, множество ручьёв, озёр, прудов, рек, болот, трясин, топей и прочей слякоти, Чарланд прожил десять благословенных лет в нерушимом мире. Это значило, что с монетами в кармане можно было быстро преодолеть большие расстояния по хорошим дорогам, и каждый вечер ночевать под неплохой крышей.
Между Снорри и Карой, и между Снорри и парнишкой снова стала проявляться близость, родившаяся во время нашего путешествия на юг. В викинге был какой-то магнетизм, притягивавший людей, и что-то в нём требовало выступать в роли отца. Некоторые женщины сильно хотят прижимать к груди ребёнка – возможно и некоторым мужчинам нужно воспитать сына. Я-то Хеннану служил в лучшем случае беспутным дядюшкой, но вот Снорри взял на себя более широкую ответственность, и, хоть и не был похож на учителя, обучал парнишку всему, от вязания узлов до метания ножей, от понимания положения вещей до понимания накарябанных на земле северных рун.
Глядя на них, я испытывал приступы зависти, хоть и смешанной с осторожностью. В каком-то смысле это было всё равно, что завидовать человеку, который любуется великолепным пейзажем с обрыва высокого уступа, но радоваться, что никакая нужда не заставит меня самого ступить на такой обрыв. Снорри любил легко, и эта способность любить, бескорыстно отдавать себя, привлекала к нему людей, но в то же самое время открывала возможность смертельно его ранить. С топором в руке Снорри был практически неостановим, и ничего не боялся. А здесь он сам давал миру палку, которой его можно было бить. В Ошиме надо смотреть за своей шкурой. Брать туда с собой ребёнка нехорошо. Брать с собой сына – всё равно, что прижать к своему горлу нож и попросить мир себя зарезать.
Лишь только приблизилась граница Ошима, как атмосфера благополучия и хорошее настроение стали увядать. Деревень становилось всё меньше, и они стояли всё дальше друг от друга. На дорогах встречалось всё меньше людей, поля выглядели плохо ухоженными, лес становился всё более буйным, тёмным и тревожным.
Сотни миль остались позади, глубоко во враждебной территории – там моя бабушка и цвет армии Красной Марки по-прежнему сражались в отчаянной битве, удерживая Блюджин и осаду башни Синей Госпожи. Им оставалось мало времени, да и всем остальным оставалось немногим больше, если верить часто повторяемым роковым пророчествам. И всё же, с каждой милей, проносящейся под копытами Убийцы, мне хотелось сбавить скорость, растянуть путешествие – делать что угодно, только бы не въезжать в Ошим, и не дать Колесу затянуть меня в полночные кошмары.
– Мир меняется. – Мы переезжали вброд ручей на пути через лес с совершенно неподходящим названием "Светлый". Кара ехала рядом со мной и говорила таким тоном, которым пользовалась, желая продемонстрировать мудрость – думаю, она скопировала его у Скилфы.
– Неужели? – Я бы предпочёл, чтобы он не менялся. Тогда мы могли бы отправиться домой. – Ты чувствуешь это? – Она кивнула на светлую полосу, где деревья на нашем пути не смыкались. Небо там казалось хрупким. Словно достаточно громкий звук мог расколоть его, и тогда вниз посыплются осколки.
– Всё истончается. Магия сочится через трещины.
– Твоё заклинание, которым ты держала нерождённого у изгороди, неплохо сработало.
– Лучше, чем должно было. Лучше, чем всё, что я видела за пределами Колеса.
***
Лагерь этой ночью мы разбили в лесу – холодной, тёмной ночью, в которой весь лес, казалось, двигался за тонкими стенками нашей палатки. Где-то в течение следующего дня, проезжая старыми заросшими тропами по безымянным лесным просторам, мы въехали в королевство Ошим, неподалёку от той точки, где оно сходится с Чарландом и Маладоном. Мы уже находились к северу от города Ош, где король Гаралик съёжился на краю своих владений, словно боялся двинуться вглубь.
Спустя ещё один день деревья уже видимо тоже упали духом, сменившись жалкими болезненными пустошами, где ветер могли замедлить лишь частые сильные ливни, иногда с мокрым снегом.
Вдалеке вырисовывалась тень, синяк на небе, давая нам знать, что Колесо ждёт, давая знать Хеннану, что он возвращается домой. Этой ночью я впервые за год почувствовал зов Колеса, хотя теперь казалось, что он никуда и не исчезал с тех пор, как впервые вонзил в меня свой крючок, когда мы убегали от Красных викингов. Спал я урывками, в животе бурлила скудная еда – сушёное мясо и сухари, – и каждый миг я чувствовал, что Колесо где-то там, вдали, и точно знал направление, и знал, что моим беспокойным ногам необходимо доставить меня туда, и они не дадут мне заснуть надолго.
С рассветом мы уже поднялись и готовились ехать дальше.
– На этот раз оно сильнее. – Снорри склонился над маленьким костерком, разогревая овсянку на воде в маленьком почерневшем котелке.
Солнце на востоке скрывалось за опускающейся грядой облаков, веером распуская розовые лучи на жемчужном небе. К северу ждало Колесо, затягивая нас.
