— Молчи, дурень… — Машка шептала и надеялась — послушает.
Хутор их стоял на выселках, так уж вышло. И, несколько раз, приходилось отсиживаться в толстенном срубе, отстреливаясь от странных существ, приходящих из темноты чащобы. Но отчим не хотел переселяться, не желал оставлять собственный дом, позволявший, вдобавок, делать дела с казенными людьми из Пармы. Те, приезжая два раза в год, приходили к отчиму ночью, шептались в погребе, хранящем в плотных сундуках меховую рухлядь, договаривались о чем-то, били порукам и расходились довольные.
Сельский исправник, присланный из Пармы, все хотел подловить отчима на чем-то, порой кружил вокруг вороном, но… Три старших брата Машки, уже ходивших порой с отчимом в недалекие походы, в такие дни сидели в секретах по рощицам, ведущим на хутор. Знай себе, куковали, свистели да пели птичьими голосами, не давая никому приблизиться незамеченными.
Сейчас-то, надо думать, исправник вздохнул свободно, но Машке до того дела не было.
Отчим орал, а лес… А лес вел себя странно. Девчонка, сидя под срубом, стоявшим на толстенных бревнах-подпорках, смотрела на мерно волнующиеся деревья и как видела что-то за ними. Странное чувство, появившееся после болезни, волновало ее, пугало, но она молчала. Делиться-то не с кем, не с чужими же… Сейчас народ стал злой, видит везде плохое, да вспоминает про ведьм. Мама называла все это глупостями, но учила — как себя вести, чтобы никто ничего не подумал, а то еще мало ли…
Лес шумел странно, угрожающе и выжидающе, сумерки накатывали, отчим не желал угомониться, а в курятнике… а в курятнике, с первой зажегшейся звездой, вдруг всполошилась вся птица.
Машка хотела бы удрать, броситься в село, но…
«Не ходи», шепнуло в голове.
Она перебралась на ту сторону, вгляделась и вздрогнула. Роща, самая ближняя, изнутри наливалась чем-то темным и страшным, чем-то, так и тянущимся к человечьему живому теплу.
— Мама… — ойкнула Машка и замерла.
Беда пришла с нескольких сторон. Беда шла на прямых негнущихся ногах, покачиваясь и знакомо попахивая свежим навозом, недавно выделанной кожей кожушков, дегтем на сапогах, потом и…
Смертью. Кровью. Разложением. Беда шла тремя парами ног, беда скрипела новенькими сапогами одного из сельчан.
Беда наваливалась со стороны леса, выпустив наружу странно дергавшегося лесного кота, прущего к дому. Кот, даже в сумерках, чернел боком сильно, как медведь подрал.
Машка боялась, сжималась в комок, пыталась забыться, когда в голове щелкнуло и все стало ясно.
Наружу она выбралась одновременно с рухнувшей калиткой, впустившей сельских, ставших нечистью. Быстро и не оглядываясь, Машка пробежала по ступеням, оттолкнула отчима, радостно кинувшегося к ней и вцепилась в его ружье, одиноко стоявшее в углу. Патронташ, вот ведь повезло, валялся там же.
— А? Ты чего удумала? — заорал отчим, но Машка уже видела, как на приступок поднялся кот и бросилась к лестнице, ведущей наверх, на чердачную каморку, с плотной дверью и засовом.
— Я тогда сделала один выстрел, — Рэд, смотря в стенку, вздохнула. — Мимо села шел отряд Старого, возвращались с побережья. Они завернули из-за собак поднявших вой, почуяв некро, напавших на деревню.
— Кого ты упокоила?
— Маму. Она одна поднялась из могилы и дошла сразу за той троицей. Увидела ее в окно, кричала двум парням с отряда, погнавшихся за ними же, а они не слышали. Рубились в доме. Пришлось стрелять.
— Молодчина, — Макс кивнул, — хотя и страшно.
— Там было столько крови, — Рэд вздохнула. — Село вывернули наизнанку, убили всех, переродили, науськали на лес, а в лесу тоже завелась эта пакость. Отряд стоял в селе неделю, рыскал по окрестностям, искал следы. Остался один пес, остальных подрали насмерть. Да и сам отряд потерял половину, не меньше. Нарвались на волчий выводок и остатки стаи…
— У нас опасная работа.
— Да. — Рэд кивнула. — Там, на поляне я побывала, сунулась за остальными. Странно, кровь почти не засохла. Черное, багровое и алое, все в нем, трава, земля, стволы, листва, одежда.
— Тебя именно тогда забрали с собой?
— Да. — Рэд облизала ложку. — Через три месяца я уже работала наравне с остальными. В основном — как приманка. У-у-у командир, как меня любили тамошние некро, и как меня хотели поймать остатки Солдат, три раза поведшиеся на всякую дичь, что я им несла, мм-м…
— Верю, — Макс кивнул. — Я и то тебе порой верю там, где не стоит.
— Точно, именно из-за этого.
Скребануло металлом, когда открылась дверь в бокс, где все колдовали Доцент с Кошкой. Оба вышли довольные, хотя и сильно мокрые из-за костюмов с масками защиты.
— Ну?
Доцент мотнул головой.
— Не поверишь, дружище, но мы вроде справились. Нет, я бы хотел все проверить, конечно, но для проверки нужно весьма немало времени. А его у нас, вроде бы, не особо много. Так?
— Да хоть эдак, — Макс смотрел на его безмятежно-довольное лицо и почему-то подозревал какой-то подвох. — А ты сейчас на сколько процентов уверен в сделанном?
Доцент, пожав плечами и сделав совершенно кирпично-спокойное лицо, совершенно открыто глядя в глаза и едва не положив руку на сердце, ответил:
— В общем, не панацея, но результат, наверняка, отличный.
— В чем подвох?
— В отсутствии клинических испытаний, в чем же еще? — удивился Доцент. — А побочка? А время действия? А каков процент усиления противодействия? Да и вводить придется внутривенно, как стандартную сыворотку. Причем, ты пойми, сделанное — никак не уберет само воздействие на наши мозги. Это возможно только с каким-то механизмом подавления самих пси-волн, идущих от него или нее и экранировании наших с вами голов, причем, судя по всему, чем-то покруче обыкновенных унифицированных шлемов. Какая-то система ЭМИ, что ли…
— Так, а что тогда в составе вашего чудо-средства? — явно расстроилась Рэд.
— Это, грубо говоря, успокоительное, что не действует на мышечные реакции и опорно-двигательную систему. Будет лень стрелять в соседа, но двигаться сможем как обычно.
— А в тварь не лень будет стрелять?
— Лень, — согласился Доцент, — но придется.
— М-да… — Макс покачал головой. — А хрен-то редьки не слаще.
--
Глава двадцать третья: зелёная темнота
Что главное в работе группой? Все верно — не попасть друг в друга. А как раз этого Мэдмакс всерьез опасался.
Ему доводилось работать в паре только с Белым. После потери руки старшим — Макс работал один. Сработавшейся «двойкой» были только Еж и Бес, и сейчас Бес чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке.
Ворона, поступая правильно, стоило ставить в пару с Грачом. Разведка или нет, но друг друга они знали достаточно, со всех, слабых и сильных, сторон.
